Евгения Чигарева
«И слово, в музыку вернись!..»
Выступление на вечере памяти в Библиотеке Иностранной Литературы 31 июля 2007

К огромному «послужному списку» отца Георгия следовало бы добавить еще одно: его выступления в Консерватории.

В этом отношении он как бы наследовал Александру Викторовичу Михайлову, крупному ученому – филологу, искусствоведу, музыковеду, философу: в 1994 году мы с ним организовали конференцию «Слово и музыка» в Институте мировой литературы, в которой приняли участие и филологи, и музыковеды. После его смерти в 1995 году эти конференции (памяти А.В. Михайлова) стали регулярными и проводились уже в Консерватории.

На этих конференциях и выступал о. Георгий – четыре раза (1998, 2000, 2003 и 2005 годы). Он пришел к нам как филолог и историк – не как богослов, хотя, как известно, одно от другого в нем было неотделимо.

Его первый доклад был – «Немая музыка псалмов». Этот текст уже был опубликован в «Русской мысли», а в 1999 году, уже после выступления на конференции, – в его книге «На путях к Богу живому». Потом он появился и в нашем сборнике («Слово и музыка». Памяти А.В. Михайлова. М., 2002), несколько в ином варианте – с бóльшим количеством деталей (например, там были цитаты из псалмов).

Но, помимо этих печатных текстов, существуют магнитофонные записи выступлений отца Георгия в Консерватории, и это настоящее сокровище! Когда я сравнила публикацию и запись, я пожалела, что опубликован представленный им письменный текст, а не расшифровка кассеты. Что Георгий Чистяков прекрасно пишет, это понятно. Но как он говорит! П. Гаврилюк в своей статье, неслучайно названной «Златоуст нашего времени», отмечает: «Он совершенно завораживал, буквально околдовывал аудиторию музыкой своих слов»[1].

Но помимо этого – сколько интересных деталей, экскурсов в различные сферы культуры, спонтанно возникающих аналогий, цитат и т.д. – всё это ускользает, уходит из письменного текста.

Недавно я вновь прослушала запись доклада «Немая музыка псалмов» и не могла удержаться от искушения расшифровать некоторые пассажи, которые не вошли в публикацию.

Ведь, казалось бы, с псалмами всё ясно: до нас дошли тексты, но не дошла музыка. Вот основной тезис, исходная посылка статьи: «Псалмы Давидовы – тексты для несохранившейся музыки»[2]. Тем не менее, в начале своего доклада о. Георгий говорит: «От того, что осталось в смысле музыки древности, до нас на самом деле не дошло ничего, потому что те отдельные реконструированные музыкальные тексты, которые существуют, это какая-то крупица из того, что некогда было создано. Все греческие поэты VII – VI – V  веков – они все писали для музыки – и Алкман, и Ивик, и Анакреонт, и до них Стесихор, и Пиндар с Вакхилидом, и, в конце концов, хоры трагедий – они тоже написаны для музыки. Мы это прекрасно понимаем, когда читаем эти тексты. Даже перевод иногда – и то доносит до нас достаточно чёткое представление о том, что это тексты для музыки. Но когда читаешь их на греческом языке, тут вообще не остается никаких сомнений. Более того, парадоксально, но эту музыку слышишь. Я сказал первую из тех нелепостей, которые, увы, сегодня будут мною произноситься. Но, совершенно не представляя себе, какой эта музыка могла быть, филолог может ее услышать, просто вчитываясь в звуки какого-нибудь Гимна или Стасима в хоре у Еврипида, может услышать ее, вслушиваясь в размер и т.д. И это же касается Египта, это касается Палестины и библейских текстов, это касается и Рима».

Здесь проявился, если воспользоваться удачным выражением П. Гаврилюка, «абсолютный филологический слух» Г. Чистякова. Но это был особый филологический слух, позволяющий услышать в слове скрытую музыку. Так демонстрировалось то самое единство слова и музыки, которому была посвящена конференция.

В другом докладе (2000 г.) «La solidad sonora» («Звонкое одиночество», сборник стихотворений испанского поэта Х.Р. Хименеса), который был посвящен античной поэзии, латинской гимнографии, церковной поэзии в их исторической взаимосвязи, о. Георгий говорит об этом еще более прямо: «Темой моего сегодняшнего размышления и было слово, когда оно вне какой бы то ни было мелодии, вне какой бы то ни было структуры, вне какой бы то ни было школы, традиции и т.д., порождает музыку внутри человеческой души и заставляет ее звучать где-то в глубинах нашего «я»… Происходит то, о чём поэт говорит как о возвращении слова в музыку; «И слово, в музыку вернись!» – вне зависимости от того, кто читает и в рамках какой культуры. Это музыка, которую нельзя изобразить при помощи нот, но эта музыка, вместе с тем, есть то порождение действующего и животворящего Слова, отражением, уже земным, которой будет любая другая музыка».

Но вернусь к докладу «Немая музыка псалмов».

Отец Георгий говорит о переводах псалмов на латинский язык Блаженным Иеронимом: «Когда Блаженный Иероним, который был вообще одним из величайших переводчиков во всей истории человечества, начал переводить эту библейскую книгу, он прекрасно понимал, что он не может поменять местами ни одно слово, он должен так же сохранить порядок слов еврейского оригинала, как это сделали греческие переводчики, как это сделали латинские переводчики до него, авторы Италы. Но при этом он старается достичь и некоторой ритмизации текста и, главное, особенного его звучания. У Иеронима оставалась только одна возможность сказать своему читателю, что этот текст звучал каким-то особенным образом: насытить его аллитерациями и ассонансами. И это он делает блестяще…»

И далее следует каскад цитат. Отец Георгий читает псалмы на латыни – разумеется, наизусть, тут же переводя их на русский. В своем чтении, необыкновенно музыкальном, он интонацией выделяет аллитерации и ассонансы, иногда повторяя какие-то строчки, чтобы подчеркнуть звуковой образ. Это было так красиво – действительно, завораживало! Говорят, что отец Георгий сетовал на то, что не с кем поговорить на латыни. Так вот – он именно говорил на латыни – не читал заученное, а говорил – свободно, вдохновенно, радостно!

Говоря о том, что чтение латинской Псалтири – уходящее искусство, отец Георгий вспоминает один эпизод: «Когда-то, в начале 70-х годов, я был в Грузии и там познакомился с абхазским священником католическим, который учился в семинарии в Лионе, в конце 19-го века, и вот там, в Лионской семинарии 19-го века он научился читать латинские псалмы совершенно потрясающим образом. Больше я нигде не слышал такого чтения. Правда, потом уже, лет через 15 или, наверное, через 10, во всяком случае, после встречи с этим старцем, которого я застал в последний момент его жизни (он умер через несколько месяцев), после этого мой ученик Андрей Александрович Россиус из Московского университета (сейчас он заведует там кафедрой классической филологии), он, в юности увлекавшийся очень игрой на лютне и разными композиторами, которые писали для лютни (немецкими), а будучи и музыкантом, и филологом, в высшей степени тонким и оригинальным, – он мне стал читать вслух Катулла, как он считал, звучал Катулл по латыни в его времена. И что поразительно, я услышал те самые звуки, я услышал ту самую мелодику, которую я слышал от этого отца Шалвы. Это было потрясающе, потому что Андрей ничего, конечно же, не знал об этом абхазском священнике и вообще о том, как читали на латыни псалмы в 19-м веке в Лионе и как вообще читали умершие уже к тому моменту католики на латыни. Это очень, мне кажется, какой-то важный опыт.

Итак, на самом деле, до конца 19-го века дожило на клиросах храмов Греции и Запада, в латинском или греческом вариантах, но дожило то звучание текста, которое было когда-то, которое было обычным две тысячи лет тому назад».

Подобные размышления, как блёстки, разбросаны по всему докладу.

Кратко скажу об остальных выступлениях отца Георгия в Консерватории.

Свой второй доклад (2000 г.), о котором я уже говорила, – «La soledad sonora» – отец Георгий не дал для публикации – наверное, потому, что по тематике он близок к вышедшей через год книге «Господу помолимся» – Размышления о церковной поэзии и молитвах. Хотя я никаких совпадений с докладом там не нашла.

Следующее выступление отца Георгия было 24 декабря 2003 года. Дело в том, что 24 декабря – день рождения А.В. Михайлова, к этой дате и была приурочена конференция. Эта рождественская дата дала стимул для доклада Г. Чистякова, который назывался так: «Puer nobis nascitur – Рождество Христово в Римском Бревиарии». Этот текст подготовлен для второго тома сборника статей «Слово и музыка», который скоро выйдет из печати.

Последнее выступление отца Георгий было в 2005 году – с докладом на тему «О феноменологии страха» (существует только магнитофонная запись).

«Рождественский доклад» открыл целую серию дальнейших выступлений отца Георгия в Консерватории – в другом жанре. Тема эта заинтересовала слушателей, после доклада к нему подошли преподаватели и студенты и попросили прочесть цикл лекций по этой тематике. Он согласился. И весной следующего, 2004-го, года он прочёл четыре лекции в рамках факультета повышения квалификации – с общим названием:

«Литургический текст римско-католической традиции как основа для музыкального воплощения».

Лекция 1. Богослужебный чин в римской католической традиции.

Лекция 2. Великий пост в западной литургической традиции.

Лекция 3. Пасха в западной литургической традиции.

Лекция 4. Дева Мария в западном литургическом обряде.

Лекции пользовались большой популярностью, их посещали и профессора, и студенты. Для музыкальной медиевистики этот материал оказался чрезвычайно ценным и востребованным.

Эти четыре лекции вместе составили законченное целое. Кассеты расшифрованы С.Е. Лукьяновой и текст подготовлен ею к публикации.

Мы договаривались с отцом Георгием о повторении этого опыта – слушатели очень просили его рассказать об итальянской поэзии. Этот второй цикл все время откладывался «до лучших времен» и так и не состоялся.

Мы, консерваторцы, – и те, кто ходили и ходят в храм Космы и Дамиана, и те, кто просто слушал его доклады и лекции, читал его книги, – очень любили отца Георгия Чистякова, радовались каждому его приходу к нам. Это всегда был праздник, и то, что теперь этого больше не будет, для нас большое горе и огромная потеря. Но мне кажется, что и он тоже тянулся к нам и с радостью приходил в Консерваторию. Это имеет очень простое объяснение – он любил музыку. Вспоминая о «солнечных старушках» своего детства, он писал: «Это был мир старых дам, научивших меня читать по-русски и по-старославянски, молиться Богу и ходить в церковь, любить Шопена и Шуберта, русскую поэзию и прозу». Судя по выступлениям отца Георгия в Консерватории, он хорошо знал музыку, нередко приводил очень точные примеры (в связи с феноменологией страха – «Ночной Гаспар» Равеля, «Манфред», «Франческа да Римини», Шестая симфония Чайковского; о последнем произведении он высказался очень метко: «метафизическая интоксикация плюс катарсис»). Тем не менее, с присущей ему скромностью он нередко говорил так: «Мне всегда неудобно выступать в вашей аудитории, поскольку я только слушатель музыки и в настоящее время не самый примерный слушатель, хотя когда-то был примерным…»

Но может быть, дело не в знании и не в профессионализме. Отец Георгий чувствовал музыку – так, как это дано не каждому музыканту. Он ощущал ее как ключ (один из возможных ключей!) к познанию божественной сущности мира. Музыке Г. Чистяков отводил особую роль в духовном становлении человека – на пути его к вере, подчас не простом: «Дело в том, что приходящие сегодня в Церковь люди, христиане нового поколения, отвергнув свой атеизм, как правило, вместе с ним отказываются и от культуры, перестают ходить на концерты и в музеи, читать книги и бывать в театрах. Это приводит к тому, что человек, формально вошедший в церковь, становится после этого не добрее, а, наоборот, жестче, мрачнее. Суровей и даже агрессивней». «Думается, что раскрыть сердце человеческое может прежде всего искусство, художественная литература, музыка, особенно Бах, Моцарт или Шопен, и вообще искусство в целом. Художественное слово доходит до тех слоев в глубинах нашего «я», куда иногда абсолютно нет возможности добраться никаким другим способом, музыка как ланцетом вскрывает сердце и иной раз абсолютно неожиданно дает нам возможность увидеть те горизонты, о существовании которых мы даже не подозревали (курсив мой. – Е.Ч.)»[3].

 Евгения Чигарева, профессор Московской

 государственной консерватории им. П.И. Чайковского,

 член Союза композиторов РФ