В этот день 66 лет назад на западных рубежах нашей страны уже вовсю полыхала война. Первые жертвы, первые дети-сироты. Теперь, в тот же июньский день – поздний звонок о кончине о. Георгия Чистякова. Как?.. Не может быть! Но – может. Меня пронзило мгновенное чувство осиротелости: его уже нет, больше с нами не будет. Только что, включенный вместе со всеми в загадочный поток, он вдумывался в Смысл потока и находил его в единении с Творцом всех смыслов. Раскрывая бездонность Провозвестия Христова, священник помогал нам приближаться хоть на шажок-другой к высшим областям Духа. Нельзя же только барахтаться в житейском болотце. Он загорался, воспарял, но он же, подчас смиряя себя, выслушивал, как любой пастырь, всё то же, бесконечно житейское…

 У отца Георгия была добрая душа, легкая, без тягучести. Люди это чувствовали и тянулись. Какие очереди выстраивались к нему! Его ждали, порой беззлобно ворча, и тут же улыбались, завидев летящую походку, когда, случалось, запаздывал. Они знали: открыть ему можно всё. Да, осудит, коль поделом, но будет и неподдельное участие друга, а не приговор равнодушного, важного судьи.

 Как вдохновенно он служил, соединяя всех со Христом! Горячо проповедовал Евангелие, просто преображался, зажигая людей и преодолевая в Духе собственные недуги. Венчал и отпевал. Иногда взрывался от нашей духовной бестолковости - священник тоже человек. Словом, делал то, что делает каждый пастырь, и делал ярко, осмысленно, прирожденно. Отца Георгия любили. Разве скажешь лучше?

 И вот – черта, рубеж. Испытание не только для него, но в какой-то мере для остающихся. Чувство осиротелости охватывает, от него не уйдешь. Приходит и иное чувство, оно вступает с борение с осиротелостью, поскольку может отодвигать границы… В потоке жизни мы не одни, в его сердцевине всегда Христос, Он и есть Жизнь. Он любит чад Своих, Он, Господь, никогда не примирится со смертью любого их нас. Сострадая и животворя, встретит Он верную душу Своего иерея, каждую душу, призвавшую Его.

 Пусть мы знаем гадательно, но верим: спасение во Христе внесмертном, в Нём уляжется скорбь, отрется слеза, сбудутся все упования.

 А в дни прощания и отпевания в переполненном храме осиротелость снова подступала, облекаясь в вещественное – гроб, море цветов, бледное, спокойное, уже отрешенное лицо о. Георгия, а вокруг него скорбные лица сотен людей, пение хора, сослужение священников.

 Отец Георгий стал как бы центром храмового действа, но, в отличие от стольких лет своего иерейства в этих стенах, оправдал такой «центризм» собственной кончиной (каждый когда-нибудь станет невольным «центристом»). И одновременно мы знаем: это неокончательно, поскольку недолжно.

 Последняя Истина открывается всей жизнью: Христос есть Центр мира, как Храма. Если мы с Ним, то живы всегда – вот полнота Радости. Ведь Бог не есть Бог мертвых, но живых. Любая осиротелость отступит с этим чувством, а когда-то исчезнет вовсе.

 Спасибо Вам, дорогой Георгий Петрович, за подвижническое служение Господу и нам, необъятной пастве Вашей.

 

Сергей Зик 

30 июня 2007 г.