«ЭТО БЫЛО ОЧЕНЬ ХОРОШЕЕ ВРЕМЯ: ВСЁ, ЧТО МЫ ЗАДУМЫВАЛИ, — СОВЕРШАЛОСЬ»

Отец Александр БОРИСОВ — 20 лет священнического служения

С о. Александром беседовали

Елизавета Астрецова и Марина Насонова

М.Н.:

— Отец Александр, Ваше рукоположение во иерея совпало со временем перемен в судьбах страны и нашей Церкви. Можно сказать, что Вы были одним из первых священников, рукоположенных в новую эпоху существования Русской Православной Церкви, которая началась с 1988 года, с празднования тысячелетия Крещения Руси.

о.А.:

— Да. Это было очень хорошее время. То, что мы задумывали, — всё удивительным образом совершалось.

М.Н.:

— Между Вашим священническим рукоположением и воссозданием прихода свв. бесср. Космы и Дамиана, настоятелем которого Вы стали, прошло около двух лет…

о.А.:

— Примерно так. Рукоположили меня 12 марта 1989 года, а первая Литургия здесь была 19 декабря 1991 года.

М.Н.:

— То есть Ваше рукоположение позволило Вам начать осуществление своих давних планов организации приходской жизни еще там, в Знаменской церкви в Аксиньино, на Речном вокзале?

о.А.:

— Вы знаете, даже не столько рукоположение, сколько то обстоятельство, что в этот момент как раз началась перестройка взаимоотношений Церкви с государством. Многое стало возможным.

М.Н.:

— Новая эпоха позволила Вам делать многие вещи, которые до этого Вы делали полулегально, — катехизация, семинары по изучению Нового Завета, собрания малых групп, духовные беседы до этого происходили по квартирам, в том числе и у Вас дома. И вдруг это все стало можно проводить открыто…

о.А.:

— Да, став священником, я организовал в приходе на Речном катехизацию. Но стало возможным и то, чего мы прежде не делали, — занятия с детьми в воскресной школе. Хотя это в конце 80-х еще, так сказать, не предписывалось…

М.Н.:

— …но уже и не возбранялось со стороны государства?

о.А.:

— Но не возбранялось. И тут мне пришлось преодолевать сопротивление настоятеля Знаменского храма, который опасался, что дети будут безобразничать — это какие-то хулиганы — вот, мол, они сломали решетку отопления, и неизвестно что еще натворят... Но и помощь приходила: так, совершенно неожиданно, нам сделали штук 20 легоньких, прочных дубовых скамеечек, которые мы каждый раз перед занятиями расставляли в «крестильне»…

М.Н.:

— Это был отдельный домик?

о.А.:

— Нет, пристройка — небольшой зальчик, который появился за несколько лет до этого: тогдашний староста храма, звали его Александр Иванович, можно сказать, жертвуя собой, пристроил к храму это отдельное помещение.

М.Н.:

— Почему жертвуя собой?

о.А.:

— А потому что тогда это было нельзя.

В середине 1980-х годов староста начал строительство. Донесли уполномоченному, а он все продолжал строить. Говорил: «Пусть меня снимут — зато крестильня останется».

М.Н.:

— Не будут же ее, в самом деле, ломать…

о.А.:

— Да. Что и произошло: Александра Ивановича сняли, но он все-таки ее достроил. Такие были времена...

И это помещение оказалось очень кстати, потому что к концу 80-х годов пошла волна массовых крещений — и детей, и взрослых; особенно взрослых.

Зрелище было, конечно, ужасающее. Приходит толпа народу, которая совершенно не понимает, что происходит, и батюшка их всех скопом крестит — и больших, и маленьких, чтобы сэкономить время. В помещение, чуть большее нашей светлицы, заводили штук 80 младенцев и штук 40 взрослых — здоровенных дядь и теть, которые понятия не имели о том, что происходит.

Став священником, я первым делом осуществил свою мечту, которую имел, еще когда был дьяконом: разделить крещение детей и взрослых. И мне это все-таки удалось. Настоятель стерпел, позволил отдельно крестить, допустим, сначала этих 80 младенцев, а потом отдельно 40 взрослых.

М.Н.:

— И Вам удавалось как-то побеседовать со всеми?

о.А.:

— Ну, теперь я хотя бы мог им что-то сказать, чтобы они слышали и понимали, что происходит. Раньше был просто шум, в котором ничего невозможно разобрать: батюшка что-то говорит — никто его, конечно, не слышит, младенцы орут... Причем, мам оставляли за дверью: «Матеря-матеря, нечего вам тут делать!» — детей хватали чужие дяди и тети и уносили… Ирина Богомолова вспоминает, как крестили ее сына, Игоря, вот так, всем скопом. По ее словам, Игорь был просто синий от крика, когда его вынесли. Я тогда был еще дьяконом, мы даже не были знакомы. Познакомились уже потом, когда я стал священником. Игорь был как раз одним из учеников той, самой первой, воскресной школы, на Речном вокзале, которую я вел по субботам.

М.Н.:

— Много людей пришли за Вами с Речного сюда, в Космодемьянский храм?

о.А.:

— Думаю, что да. Человек 30 или 50, кто прошел катехизацию еще там. Алла Смирнова, Ирина Богомолова, Ирина Родионова — это был, так сказать, наш «первый призыв».

Е.А.:

— Отец Александр, что для Вас было самым удивительным в молодом Космодемьянском приходе?

о.А. (смеется):

— Самым удивительным был факт его существования вообще — то, что нам передали храм, что мы здесь служим, что удалось позвать служить сюда именно тех, кого мы хотели.

Е.А.:

 — С какими трудностями Вы столкнулись в самом начале существования нашего прихода, чего Вы, может быть, боялись…

о.А.:

— Когда в 1991 году на Преображение случилось ГКЧП, мы боялись того, что все вернется назад и решение о передаче этого храма нашей общине, которое было принято в мае 1991 года, новые власти отменят. Но, к счастью, этого не произошло.

Трудности состояли в том, что мы начинали служить в маленькой комнатке на втором этаже, которая сейчас называется «светлицей». Там и было всё помещение нашего храма. Когда туда приходило даже человек 50, было необычайно тесно и душно. А ведь там мы служили почти год! Правда, на Пасху 1992 года мы незаконным образом спустились вниз: распилили замок, перенесли туда престол и служили между станков. Было нас человек 200, и, конечно, в светлице мы бы никак не поместились.

Потом, осенью 1992 года, поскольку храм постепенно освобождался, мы переползли потихонечку вниз, начали служить в северном приделе. Всё, конечно, было очень ободранное: замечательная такая синяя краска размазана по стенам; страшный черный цементный пол, как это обычно бывает в типографии или на заводе... И все равно было радостно, потому что мы сами все начинали. Романтическое было начало.

Было радостно, когда летом 1992 года нам дали отца Владимира. У нас появился будущий отец Георгий — он был еще не священником, а просто Георгием Петровичем. Сначала он был чтецом, потом, осенью 1992 г., стал дьяконом, а через год — священником. С осени 1992 года он начал читать лекции, на которые приходило огромное количество народа…

Всё, что мы тогда затевали, — всё сбывалось. Это было очень хорошо.

А трудности заключались еще и в том, что мы, в частности, я как настоятель, плохо знали людей. Хотя в храм пришли друзья, люди, которых мы знали давно, но всё же по большей части народ был новый. Поэтому было трудно ориентироваться, кто на что способен. Через несколько лет с этим стало проще и яснее: уже по тому, как человек приходит, как исповедуется, как говорит, становится ясно, чего от него можно ожидать. А поначалу-то всё было совершенно непонятно…

М.Н.:

— Отец Александр, скажите, пожалуйста, а когда Вам как настоятелю было труднее — 20 лет назад, когда, только став священником, Вы встретили поток людей, «стихийно» устремившихся в Церковь, часто не очень хорошо отдавая себе отчет в том, чего именно они хотят и ждут? Или сейчас, когда церковная жизнь и в стране, и в приходе упорядочилась и наладилась? Не принесла ли эта упорядоченность и налаженность с собой каких-то новых трудностей и проблем?

о.А.:

— Лично мне труднее всего было в период с 1990 по 1993 годы, когда приходилось сочетать служение в Церкви с работой в Моссовете. Чисто физически было очень трудно успевать с полной отдачей работать и там, и здесь.

М.Н.:

— В Моссовет Вы были избраны уже как священник?

о.А.:

— Да, уже как священник, на первых свободных выборах в 1990 году. Помню, что список кандидатов в депутаты по моему округу был довольно большой, человек 15. Но я обратил внимание на то, что люди, которые организовывали избирательную компанию в нашем Москворецком районе, сразу отнеслись ко мне как к человеку, который наверняка пройдет. Что и произошло: за меня было подано что-то около 70% голосов, это довольно много.

М.Н.:

— У Вас были встречи с избирателями?

о.А.:

— Да, встречи были.

М.Н.:
— То есть люди хорошо знали, кого выбирают?

о.А.:

— Более-менее… На предвыборных плакатах была моя фотография, краткая биография, было сказано, что я выдвинут Курчатовским институтом. От Курчатовского тогда выдвинули двоих кандидатов: Сергея Адамовича Ковалёва — в Верховный Совет, а меня — в Моссовет. В Курчатовском меня знали еще по Академии Наук. Приехали ко мне, говорят: Вы, мол, всё равно в народ пошли — вот и давайте, идите до конца!..

Это было, конечно, очень трудное время, потому что нужно было всюду поспевать: работа в Библейском Обществе, зарубежные поездки. Напряжение было безумным… Поэтому, когда в 1993 году, после очередного путча и разгона Верховного Совета с Моссоветом, духовенству было предписано не участвовать в представительных органах власти, я воспринял это с огромным облегчением. Потому что, действительно, надо было выбирать — либо то, либо другое. Поскольку и та, и другая работа требуют всего времени, требуют полной отдачи. Сочетать это очень трудно.

М.Н.:

— Удивительно, какое насыщенное было время… И сколько Вы тогда всего успели. Просто невероятно.

Ну, а если взять только Вашу пастырскую деятельность — с какой паствой труднее? С неофитами начала 90-х — или с нынешними прихожанами, которые иногда считают, что, так сказать, уже всё знают сами?..

о.А.:

— Знаете, я должен сказать, что, в общем, наши прихожане далеко не считают, что они всё знают. Нет. Хотя они много читают, и сейчас нам доступно много разных книг.

Я бы не сказал, что с кем-то было особенно трудно. Народ у нас хороший, и тогда, в начале 90-х, был народ хороший такой, смиренный...

М.Н.:

— И всё же: двухдесятилетний священнический «стаж» и налаженная приходская жизнь облегчают Вам сейчас пастырскую работу по сравнению с первыми годами Вашего служения, или опыт только открывает перед Вами всё новые задачи и переводит проблемы на новый уровень?

о.А.:

— В первые годы, когда я совмещал служение в приходе с регулярным ведением передач на радио («София», «Надежда» и другие радиостанции) и выступлениями на телевидении, мне было легче в том отношении, что огромный запас материала еще не был выговорен.

А потом, спустя лет 5–6, я почувствовал: я и здесь, в храме, достаточно много говорю —на исповеди, на проповеди, на лекциях по катехизации. Так что на радио уже, что называется, нечего сказать. Или нужны какие-то ресурсы времени, чтобы к этим выступлениям готовиться — потому что без подготовки уже говорить нечего, «старые запасы» исчерпались.

Поэтому я сознательно ушел с радио, где прекрасно работают и отец Владимир Лапшин (на Христианском церковно-общественном канале), и другие священники. Полагаю, что достаточно того, что я говорю на проповедях, на катехизации и общаясь с людьми на исповеди.

Время от времени меня приглашают на телевидение, и я всегда соглашаюсь в надежде, что удастся там что-то важное сказать. Это не всегда получается, но тем не менее.

А в остальном я особой разницы не замечаю. Трудно бывает просто потому, что людей много. Уже в пятницу к вечеру я чувствую себя несколько «израсходованным», потому что надо вникать в проблемы каждого человека, с которым говоришь на исповеди. И когда исповедуешь с 6 часов вечера, а время уже приближается к 10, а то и переваливает за 11, — то это уже становится довольно трудным…

М.Н.:

— А как изменились прихожане за 1990-е – 2000-ные годы? С чем люди приходят в Церковь, чего они ждут от Церкви, что они готовы сами принести сюда?

о.А.:

— Я бы не заметил никакой особой динамики. Изначально есть люди, которые приходят с желанием в чем-то поучаствовать, что-то сделать, а есть люди, которые не имеют такой возможности не потому, что они не хотят, а потому что вынуждены работать, заботиться о семье, детях и так далее. Я вообще думаю, что всякая работа в Церкви должна быть уделом преимущественно людей пенсионного или предпенсионного возраста. Убежден, что молодежь должна учиться, приобретать специальность, знания, и если принимать участие в жизни прихода, то в скромном формате.

М.Н.:

— Ну, а в отношении того, что люди ждут от Церкви, от священника, изменилось ли что-то за эти годы?

о.А.:

— Нет. Люди приходят, прежде всего, в поисках смысла своего существования, в поисках наполненности жизни, понимая, что того, что есть в мире, для них недостаточно.

Конечно, одна из центральных проблем — это проблема одиночества людей, особенно женщин. Думаю, что женщин у нас чуть ли не вдвое больше, чем мужчин. Мы же видим, что средняя продолжительность жизни женщин чуть ли не на 10–15 лет больше, чем мужчин (виной тому и наркотики, и алкоголь, и преступность и так далее). В популяции уже где-то к 30 годам — так сказать, в репродуктивном возрасте, женщин процентов на 20 больше, чем мужчин. А тем более, лет за 40–50. Эта проблема очень трудно решается. Даже когда человек приходит в Церковь с горячей верой, всё равно одиночество остается тяжким крестом.

М.Н.:

— Может быть, каритативная деятельность в Церкви помогает этим женщинам хоть в какой-то мере заново найти себя?

о.А.:

— Помогает, да. Но все-таки, это не может заменить им семью, детей... Так что проблема всё равно остается. Я просто расцениваю ее как крест, который людям приходится нести.

Еще я постоянно замечаю, что проблема взаимоотношений между дочерью и матерью оказывается даже гораздо более серьезной, чем проблема взаимоотношений между мужем и женой. То есть по остроте и частоте гораздо больше возникает именно таких проблем.

Даже когда у дочери есть муж — всё равно эти проблемы существуют, потому что мама всегда хочет учить, всегда так или иначе вмешивается в жизнь дочери, всегда лучше знает, что нужно и как нужно...

Я думаю, что здесь для обеих сторон — и для дочки, и для матери — важно осознать и провести какие-то границы и мамам стараться их не переходить.

М.Н.:

— Отец Александр! Почти все 20 лет Вашего служения пришлись на время служения Святейшего патриарха Алексия...

о.А.:

— Святейший оказал нам огромную поддержку, огромную помощь и неизменно нам благоволил. Это совершенно точно.

Е.А.:

— Отец Александр, однажды в проповеди Вы говорили о том, что встречались со Святейшим патриархом Алексием еще до того, как начали служить здесь, в храме Космы и Дамиана.

М.Н.:

— Встречались со Святейшим как депутат.

о.А.:

— Да-да. Это действительно было — было несколько небольших встреч в 1990 году в Свято-Даниловом монастыре. Я помню, как на одной из таких встреч Святейший патриарх Алексий говорил о том, какую большую помощь западные Церкви оказывали нам в советское время: «И вот сейчас, в тот момент, когда нам стало лучше, как правильно поступить? Сказать им, что нам теперь хорошо и что они нам больше не нужны, или сказать им: вы наши братья и сестры, которым мы протягиваем руку и поддерживаем общение? Я думаю, что лучше второе». Это были слова Патриарха.

Но потом, видя реакцию нашей церковной общественности — людей, пришедших в Церковь сравнительно недавно, он «экуменический градус» сильно понизил.

М.Н.:

 — А как Вы оцениваете то, что Святейший патриарх Алексий сделал для Русской Православной Церкви в ситуации открывшихся за эти два десятилетия возможностей? Нам, со стороны, кажется, что было сделано поистине невозможное, что это настоящий ренессанс Христианства в России!

о.А.:

— Так оно и есть. В одной Москве 20 лет назад было 46 храмов, а стало более 500.

Число монастырей в России выросло более чем в 25 раз.

То, что у нас печатается огромное количество религиозной литературы, я тоже считаю заслугой Патриарха Алексия.

Святейший постоянно поддерживал Российское Библейское общество.

Когда меня предложили избрать президентом РБО, я, прежде чем дать согласие, написал Святейшему прошение о благословении и получил его.

В 1991 году, буквально через 2 месяца после путча, Патриарх Алексий лично приехал в новое здание Библейского общества, отслужил молебен, освятил дом и благословил работу Библейского общества. Митрополит Кирилл был тогда с ним. Это для нас стало колоссальной поддержкой.

Здание для Библейское общество нам удалось получить во многом благодаря тому, что, как депутат Моссовета, я был, так сказать, вхож во властные структуры. В начале 1990-х годов я ходил к Лужкову, к Музыкантскому (тогдашнему префекту ЦАО), объяснял им, что наличие в столице государства Дома Библии – это визитная карточка. Говорил о том, например, что в Нью-Йорке Дом Библии расположен на улице, которую все знают, — на Бродвее. Это огромное 25-этажное здание, глядя на которое, сразу становится видно, что в этом государстве Библия пользуется уважением. Точно так же для любого приезжающего к нам американца (а они — на 70% христиане, причем практикующие) то, что в Москве Российское Библейское общество будет занимать дом в центре Москвы, станет визитной карточкой государства, с которым можно иметь дело.

И наши власти прислушались к моим аргументам.

То, что мы находимся на Валовой улице, в самом центре Москвы, в одной минуте от метро, — это огромное дело. В какой-то момент Библейскому обществу пришлось даже судиться с Правительством Москвы, потому что они нам не выдавали все документы на эксплуатацию, говорили, что, мол, мы слишком большое здание построили и будем сдавать часть площадей в аренду (предлагали половину стоимости здания или половину его площадей отдать городу). Мы говорим — ничего подобного, потому что во всех странах принята такая практика: половина Дома Библейского общества сдается в аренду, а на арендные деньги издаются Библии. Мы этого никогда и не скрывали, и люди, которые подписывали документы перед началом строительства, об этом знали. Мы же члены Объединенных Библейских Обществ. Эта организация включает в себя 170 стран.

М.Н.:

— И все национальные Библейские Общества работают именно на такой основе?

о.А.:

— Да. Конечно, собираются пожертвования, но чуть ли не пятьдесят процентов доходов идет от аренды помещений. Потому что, если оно в хорошем месте находится, и половина здания сдается, то это очень существенно. Это нормальная практика.

М.Н.:

— Цены на издания Библии — более чем доступные. Как их удается держать на таком уровне?

о.А.:

— Цель создания Библейского Общества при Его Величестве Императоре Александре I состояла в том, чтобы ввести Библию в наибольшее употребление в России. Это изначально предполагает доступную цену. Мы могли бы продавать Библию, на самом деле, еще дешевле, но не делаем этого по чисто коммерческим соображениям: по более низкой цене ее не станут покупать — слишком дешево. Поэтому мы держим, в среднем, такую цену, чтобы она внушала уважение, а не пренебрежение.

М.Н.:

— Скажите, пожалуйста: издание детских Библий — тоже в Вашем ведении? Вам лично удается уделять внимание качеству детских Библий?

— Конечно. Поначалу мы продавали их прямо здесь, в храме. Библейское общество отдавало детские Библии практически за бесценок. Мы их продавали тоже за небольшие деньги. И бомжи, которые тут ходят, покупали их по 5–6 штук, а за углом продавали вдвое дороже.

Иногда, чтобы поддержать торговлю, я сам становился за прилавок, и торговля тогда шла гораздо быстрее.

Е.А., М.Н.:

— Да, да! Сохранились фотографии с этой сценой!

о.А. (смеется):

— Это было замечательно!

М.Н.:

— Кстати, в связи с фотографиями… Еще один вопрос. Отец Александр, за почти двадцать лет, которые я Вас знаю, Вы практически не меняетесь внешне…

о.А.:

— На самом деле, когда смотришь фотографии, сделанные пять-десять лет назад, видно, что я, конечно, постарел.

М.Н.:

— Очень незначительно по сравнению со многими другими людьми, кто-то из которых за эти годы превратились в согбенных старцев. А Ваши глаза — порой сияют просто как мальчишеские!

По всему — и по Вашему облику, и по нагрузкам, которые Вы постоянно выдерживаете, видно, что Вы — в очень неплохой физической форме! Раскройте, пожалуйста, тайну — ведь Ваш опыт может кому-то помочь: как Вам удается сохранять молодость духа и тела, быть таким активным и столько всего успевать?

о.А.:

— Примерно с 45 лет я обязательно делаю гимнастику. По 30 минут. Стараюсь делать каждый день, хотя не всегда получается.

М.Н.:

— Утреннюю?

о.А.:

— Нет, никогда. Делаю упражнения вечером, перед ужином. Я пытался делать утром, но всегда чувствовал, что сердце в это время еще не готово к нагрузке, мне сразу становилось плохо.

М.Н.:

— А какое время Вы для себя нашли?

о.А.:

— Около 8–9 часов вечера. Даже в 10, иногда, где-то в течение получаса.

М.Н.:

— Полчаса гимнастики?

о.А.:

— Да, полчаса, интенсивно, с гантелями — чтобы, так сказать, была «нагрузочка». Я сразу чувствую себя лучше после этого.

Гимнастика хороша тем, что на нее достаточно тридцати минут в день.

А, например, бассейн — это не меньше трех часов. Хотя когда есть время ходить в бассейн, то это еще лучше.

М.Н.:

— А удается на воздухе спортом заниматься? Вы ведь и туризмом увлекались, и лыжами?

о.А.:

— Сейчас, к сожалению, уже нет, не успеваю.

Но я плаваю. Каждый год обязательно уезжаю на море. И гимнастикой летом всегда продолжаю заниматься, даже более интенсивно, чем в Москве, — «качаюсь».

Потому что если я не буду этого делать, то сразу буду, как кисель, себя чувствовать.

М.Н.:

— А в питании у Вас тоже есть какие-то принципы, которые Вам помогают сохранить физическую форму?

о.А.:

— Просто стараюсь есть умеренно.

М.Н.:

— Может быть, у Вас есть на заметке какие-то особенно «здоровые» продукты?

о.А.:

— Нет. Я ем все подряд. Но никогда не ем много.

Вот, я, правда, никогда не курил. Но это не моя заслуга: видимо, у меня нет гена, который располагает человека к курению. К курильщикам я отношусь очень снисходительно, потому что сам этим не страдаю и не знаю, что это такое. Поэтому я боюсь их за это осуждать.

М.Н.:

— Дорогой отец Александр! Юбилей Вашего служения пришелся на время Великого Поста. На что бы Вы хотели обратить наше внимание в эти особые дни?

о.А.:

— 4 марта, после чтения Покаянного канона на повечерии, Святейший патриарх Кирилл сказал проповедь, в которой призывал всех наших православных братьев и сестер читать Евангелие. Обязательно делать это дома, и если что-то не понятно, спрашивать священников или прихожан, имеющих большой церковный опыт, чтобы читать Евангелие с пониманием. Думаю, что всем нашим прихожанам нужно прислушаться к этому призыву.