Лидия Мониава
Где милосердье - парус.

До Вербного воскресенья оставалась неделя, но там верба уже цвела. Пробились сквозь мерзлую землю крокусы, позеленела трава. Хочется долго-долго стоять и смотреть в чистое солнечное небо. Может быть, небо везде чистое, а солнце везде светлое? Может быть. Но понимаешь это почему-то, только оказавшись по ту сторону красного забора.

Возле метро Спортивная много милиции, спят на асфальте бездомные, суетятся прохожие, дерутся пьяницы. Это московская жизнь. Красный забор все обходят стороной и поговаривают, что за ним смерть. Там, за забором, хоспис. Первый московский хоспис.

Порог хосписа переступаешь всегда вдумчиво, замедлив темп и приготовившись к чему-то важному и даже торжественному, входишь трепетно, будто в храм. В хосписе и, правда, словно в церкви, тихо, просторно, вне времени. Большая гостиная, кресла-качалки, плед, диваны, аквариум с золотыми рыбками, две гигантские неповоротливые черепахи, болтают цветастые попугаи. Несколько человек качаются в креслах и смотрят по телевизору балет на льду. Тишина и дивная музыка.

За дверью библиотеки тоненьким голосом поет ребенок: «Отчего так в России березы шумят?..». Это 13-летний Цолак из Армении, светлый и нежный мальчик, всеобщий любимец. Цолак сидит на диване под мягким оранжевым пледом, его младший брат Ашот рядом рисует цветными мелками, а родители – застенчивая Шушан и гостеприимный Вардан – накрывают на стол. Сваренный в турке кофе из маленьких французских чашек, круассаны с шоколадом и, конечно, разговоры. Словно дома на кухне. Только дома у Цолака нет: его пришлось продать, когда мальчик заболел.

«Прежде чем оказаться здесь, в раю, мы прошли все круги ада…», – начинает рассказ Вардан. Цолак тихонько поет, а его отец говорит, бурно жестикулируя. Ему очень хочется, чтобы люди поверили, что все происходящее – не сон, это правда, самая настоящая правда.

В коме

У Цолака рак мозга, герминома. В Армении даже не знают, что это такое. Вардан и Шушан продали дом, на перекладных приехали в Москву спасать сына. Цолак лежал в четырех больницах, перенес три операции, курс химиотерапии. А потом он впал в кому. Но его продолжали лечить, провели химиотерапию и облучение. А когда лечение закончилось, из больницы надо было выписываться. Выписываться было некуда. «Армянские дети должны умирать в Армении, пусть уезжают», – пожимали плечами чиновники. Вардан плакал и просил. Обивал пороги, умоляя взять сына хотя бы в реанимацию. «Ничем не можем вам помочь, мест нет».

«Может быть, в хоспис?..» – аккуратно предложили знакомые. «Нет! Хоспис это конец, это только смерть, нет!», – родители и слышать не хотели этого слова. Да, при упоминании о хосписе действительно становится зябко и как-то не по себе, думаешь, это ведь не со мной, не со мной… К сожалению, семье Цолака не от чего было проснуться, именно их сыну врачи прогнозировали смерть через два дня и всеми путями пытались отказаться от безнадежного больного.

Вардан и Шушан очень устали. Устали не только бояться и переживать за сына, они измучились из-за самых, казалось бы, обыкновенных вещей. Например, из-за отсутствия в больнице душа и кроватей для родственников. Месяцами они ополаскивались из раковины и спали по очереди – под кроватью Цолака или под тремя табуретками, «чтобы никто не заметил». Шушан сгибалась в три погибели, тревожно дремала на полу. И мигом вскакивала при появлении доктора.

Когда последний раз меняли катетер? – С тех пор как поставили ни разу, уже полтора месяца прошло. – С ума сошли, теперь и не вынешь, катетер вам должны были менять каждую неделю. – А стул когда был? Двенадцать дней назад? Уже и токсикоз, наверное, начинается… Плохо.

Только потом, набив не одну шишку, начинаешь понимать – здесь все за деньги. Если не в кассу, то врачу, если не врачу, то медсестре, если не медсестре, то охраннику. Вардан сидел в холе больницы и считал деньги – сколько осталось от проданного дома. В 10 раз меньше, чем было нужно на продолжения лечения. «Неужели хоспис?..» – подумал Вардан и забылся.

Вардан и Шушан вспоминают, как Цолак вышел из комы. Спустя пять с половиной месяцев. Это было чудо. Радовались и хлопали в ладоши родители, нянечки и медсестры в хосписе. Врач держала Цолака за руку, гладила по голове и спрашивала – «Что ты хочешь, Цолак, скажи, Цолак». «Шашлык», – просипел мальчик, который почти полгода ничего не ел, не шевелился, не приходил в сознание. Родители улыбнулись, врач вышла. Через час перед кроватью Цолака стояла коробочка с шашлыком. – Ну, малыш, ты рад? – Я настоящий хочу, на костре… Медсестры переглянулись. – Знаешь, Цолак, здесь за окном сад, там растут цветы, есть лавочки и маленький водопад. Когда будет тепло, мы попробуем развести там для тебя костер и сделать настоящий шашлык. Договорились?

После выхода из комы

В хосписе Цолака очень любят. Как и всех, абсолютно всех пациентов. К Цолаку каждый день приходит Маша. Маша медсестра, она делает массаж, чтобы оживить мышцы и убрать пролежни. Но Маша не просто медсестра, она еще и новый друг. Цолак говорит о ней с радостной улыбкой – видно, что соскучился и ждет, когда закончатся выходные и придет, наконец, Маша. Над кроватью кнопка – если нажать, медсестра появляется через несколько секунд. Если не появится – она не будет здесь больше работать. Но медсестры всегда успевают, они бегут с улыбкой, чтобы помочь или просто узнать, что беспокоит их подопечных, поговорить и успокоить.

На двери висит памятка: «Мы стараемся, по возможности, приблизить условия нахождения у нас к домашним, поэтому если у вас возникли какие-либо вопросы, связанные с изменением привычного образа жизни (курение, любимые книги и музыка), обращайтесь к дежурному персоналу. Любые формы материального поощрения работы персонала запрещены. Будем признательны вам, если вы поможете нам в содержании наших рыбок и птиц, а так же покупке масла и свечей для часовни…». Памятка эта для людей, которые попали в хоспис из мест, где без денег никто не встанет и со стула. Улыбки и расположение там тоже выдаются только за условные единицы. С непривычки пациенты хосписа и тут стараются выгребать из карманов и отдавать последние копейки. Но им мягко напоминают: «Вы здесь бесплатно, совсем бесплатно. Но если захотите помочь – можно накормить птиц и рыб, мы будем вам очень благодарны».

В хосписе делают все возможное, чтобы вызвать у больного положительные эмоции. Родителям Цолака разрешили привезти из Армении любимого младшего брата Ашота, переселили разросшуюся семью Мнацаканянов в более просторную комнату. Очень печалились, что больших комнат нет на южной, более солнечной стороне. Рядом с Цолаком постоянно находились близкие люди, врачи хосписа делали для него все возможное. Приносили из магазинов свежие фрукты, радовали подарками. Цолак встал. Начал ходить. Медсестры подарили ему теннисную ракетку и мяч. Так что во дворе теперь можно застать картину: на лавочке сидит тоненький улыбающийся мальчик и отбивает тяжелой ракеткой мяч. Те, кто знают судьбу Цолака, верят в это с трудом. Но все это правда. Об этом чуде и пытается рассказать Вардан, угощая молотым кофе и бурно жестикулируя.

Правила хосписа

Чудо? В хосписе «милосердье - парус, а мачта - дух святой», там все держится на любви, вере и смирении. Улыбающийся Цолак, рыбки и попугаи, цветущая в средине марта верба, доброта и чистота. Первый московский хоспсис - это чудо для нас, для людей со стороны, для тех, кто торопится и суетится за пределами красного забора. Но для его обитателей любовь и свет - это норма. Как жить без любви? Как можно оставить живого человека одного перед лицом смерти? Как можно не сидеть, держа за руку и не гладя по голове, когда человеку больно? Как не прибежать на помощь? Вахтерша в хосписе принесла Цолаку велотренажер. Говорит, у нее на даче просто так стоит, а Цолаку как раз нужно мышцы наращивать. Почему она это сделала? Чудо? Любовь? Почему медсестры неустанно спрашивают, не хочет ли чего Цолак, не нужно ли что-то его родителям? Почему принесли Шушан легкую куртку, чтобы она не парилась весной в единственном зимнем пуховике? Это ведь вовсе не входит в чьи-то прямые обязанности.

В нескольких метрах за красным забором милиционеры бьют взбесившихся болельщиков, а совсем рядом, в стенах хосписа, добрые и светлые люди помогают ближним переносить боль и страх, от всего своего широкого сердца пытаются сделать последние земные дни больных «раем», как говорит Вардан. Там, внутри, сложно представить, что можно жить как-то иначе, что можно не любить, не быть милосердным. Ведь так должно быть везде и всегда. Но Цолак и родители знают, что любовь есть не везде. Они вряд ли забудут пренебрежение, безразличие и вымогательство в московских больницах. Неужели жить достойно, не унижаясь и не будучи униженным, неужели почувствовать себя человеком можно, только оказавшись в хосписе?

В коридоре выставка картин одного из пациентов. Светлые акварельные рисунки на белой альбомной бумаге – размытые радужные круги, пятна. Их автор, молодой человек лет 30, впервые начал рисовать только в хосписе, за несколько дней до смерти. На его картины можно смотреть долго, будто растворяясь в них. А потом выйти в сад с крокусами, сесть на лавочку и щуриться от весеннего солнца. Сквозь небо, красные, огораживающие от внешнего мира стены, сквозь зеленую (откуда в марте?) траву просвечивают акварельные пятна. «Отчего так в России березы шумят?..» – тихонько напевает Цолак.

Лидия Мониава

Без комментариев - Фоторепортаж о Цолаке и его родителях