Майкл О’Брайен
Голубь, взлетая...
Голубь, взлетая, видит изгиб удаленной земли
и трепещет над ее распростертой громадой,
опоясанной океаном глубоким без меры.
Выше он подымается - внизу небольшие следы человека,
долины, полосы рытой земли, изломы дорог,
там разбросаны пятна снега,
и уже зажигают огни - один за одним - в домах по складкам холмов.
Снова вверх он глядит, пока зелен еще горизонт,
розовый цвет меркнет в лиловом,
голубой наливается космически черным -
и звезды, хоры поющие звезд.
А он - забывает язык, все начала мыслей
и память о воспоминаниях.
Куда я, куда, в бесконечных водах превыше земли,
и почему я отправился в путь в самый тот миг,
когда обессилел, когда устал до конца,
до смерти?
Почему?
Опускается ночь, и ветер холодный
меня возносит.
Ввысь - по дуге крыла, по дуге ветра, дуге горизонта,
по кривой движенья Земли,
и за - в безграничную ширь.
Спускаться - уже не придется.
Но: как меня вынесут слабые крылья?
Я невозможно один.
В темноте,
где лишь далекие отзвуки песен
напоминают о твердой тверди, о неподвижном порядке,
я слышу чье-то присутствие - неожиданное, незримое -
еще одни крылья с моими в такт.
- Кто там? Кто ты?
Но там - тишина,
как язык, еще непонятный.
Говори, говори же - молю!
Тишина все полней, но присутствие в ней не гаснет.
Мы вместе летим, минуя пространство и время.
Вне слов - эта оставленность, это вместе;
и мы покидаем, одну за одной,
мысли, лишенные силы.
Выше влечет новая жажда полета -
над потоками страха, хотя еще не пришла
ясность доверия - прочного, несокрушимого...
Узнаю, узнаю - это было,
иначе, но было, такое же,
когда я был молод,
жатва и солнце, пшеницу возили в скрипучих повозках,
а вечером я погружался в воду, где камни прорезал глубокий источник,
в миллионах серебряных блёсток, в искрах слюды, в отраженьях разломанных солнц,
и тогда тоже - я был один, но не один.
Тогда по ночам ароматные виноградники пели песни
любви, заключенной во всем, что растет:
дикая слива, шиповник - склоненные, плодоносящие.
И там тоже был Ты, раздвигая ночь,
хотя, как и теперь, невидим
для глаз, жадных до формы,
в которых мир обретает поверхность и контуры.
Выше восходим.
И то, что сначала казалось тайной неведомого, неизреченного,
становится новою тайною в тайне,
знакомой сердцу.
Пониманье умолкло - перед полной отдачей, ничего не берущей себе, -
это гимн полета, песнь нашего восхождения.
И тогда, в этой точке, внезапно меняется курс,
и слышно, как крылья звучат по иному,
начиная параболу спуска.
Куда? Куда ты, ведь это - только начало полета?
Тишина отвечает:
назад, туда, где наш труд и наша любовь.
И наклон крыла тоже ведет меня вниз,
крылья как будто знают вполне,
то, что уже знаю и я, не зная.
Туда, к темным спящим полям, к машущим веткам, на холодную бедную землю,
там нужен тот, кто
крепок, верен и истинен.
Я уже не вижу, не слышу Тебя,
Но Ты рядом.
Ты рядом.
Рядом.
И что Ты бы сказал, если б прервал молчанье?
И что я бы сказал, если б прервал молчанье?
На языке за пределами речи, глубже всех слов:
Я - тут,
Я - тут,
Я - тут.
Но не нужны, не нужны слова -
все уже сказано.
Перевод с английского Михаила Завалова
