к содержанию>>

Владимир Файнберг
Из книги “Словарь для Ники”

ГАРЕМ. Когда во время путешествия по Средней Азии мы прибыли в Бухару, местное начальство приставило к нам очкастую экскурсоводшу Таню.
Дело происходило при советской власти. Я подбил поехать со мной в эту длительную командировку священника Александра Меня. Чтобы не создавать ему лишних неприятностей, всюду представлял его как профессора-историка, знакомящегося с древностями Востока.
Отца Александра действительно интересовали мечети, музеи, археологические раскопки.
“Все это я себе так и представлял!” – с восторгом повторял он, карабкаясь на развалины усыпальниц. Я едва поспевал за ним.

– А вы заметили, наша Таня то и дело украдкой осеняет себя крестным знамением? Сдается, что она брезгует мусульманскими святынями. У нее вид неофитки.
– Стерва! – сказал я и осекся. Отец Александр не любил, когда осуждают других людей.
Коротко стриженная, похожая на постаревшего подростка, угрюмая девица оттарабанивала нам заученные в экскурсионном бюро исторические сведения, бесконечные местные легенды.
Как-то мы пригласили ее отобедать с нами в чайхане. Отец Александр спросил:
– Таня, в вашем арсенале есть ли история о немце, который в середине девятнадцатого века добрался сюда, в Бухару, через страны и пустыни, чтобы узнать о судьбе двух пропавших английских офицеров?
Оказалось, нет в арсенале Тани этой подлинной истории.
– Офицерам давно отрубили головы. Нарсула-хан – тогдашний эмир Бухары – пленил доброго немца и даже прислал к нему палача, чтобы тот заранее продумал, каким способом лучше казнить иноверца. К счастью, бедняге удалось бежать.
Таня перекрестилась и довольно злобно отреагировала:
– Тут все они такие. Нехристи! Никому верить нельзя, не на кого положиться!
– Таня, простите, вы замужем? – как бы невзначай спросил отец Александр.
– Нет. Но у меня ребенок от нелюбимого человека. Мальчик. У него церебральный паралич.
После обеда она повела нас в крепость-музей, где еще возвышался жалкий дворец эмира бухарского.
Там она первым делом показала нам зиндан — яму-тюрьму, накрытую дощатым настилом. Сверху когда-то была конюшня. Испражнения лошадей просачивались сквозь щели на головы узников… В полутьме ямы можно было разглядеть манекены арестантов в рваных халатах.
Потом Таня повела нас через дворцовый двор поглядеть на гарем эмира. Во дворе стоял привязанный к столбу печальный верблюд. Возле него хищно дежурил фотограф.
Как мне показалось, отец Александр был не прочь увековечиться с верблюдом, заиметь столь экзотическое фото, но поскольку я решительно отказался фотографироваться, он пошел вместе со мной и Таней в полуразвалившийся дворец.
Внутренней лестницей мы взобрались наверх и вышли на балкон, откуда стал виден внутренний дворик, обрамленный трехэтажным извилистым зданием со множеством балкончиков.
– Гарем! – с отвращением указала Таня. – Заведовала гаремом мать эмира. Отсюда она с сыном выбирала одну из выходящих на балкончики жен.
– Сколько же их было? – спросил я.
– Несколько сотен. Представляете, какое количество детей…
– Думаю, у библейского царя Соломона было еще больше, – улыбнулся отец Александр. – Тогда это считалось престижным, в порядке вещей.
Вдруг он взглянул на Таню, спросил:
– Как зовут вашего мальчика?
– Миша, – оторопела она.
– Таня, давайте помолимся за Мишу и за вас! Для начала — знаете “Отче наш?”
– А вы кто? – испугалась Таня.
– Священник.
…Мы стояли на балконе в одном из центров мусульманского мира, повторяли вслед за отцом Александром:
– “Отче наш, Который на небесах, да святится имя Твое…”

ГНЕЗДО. Майским утром 1990 года я вышел с лейкой в лоджию – полить висящие на ее стене орхидеи.
Этим растениям не требуется земля. Они произрастают в смеси измельченной сосновой коры и мха сфагнума.
Неделю я не поливал их.
Сперва не заметил ничего необычного. Начал поливать разросшийся куст дендробиума нобиле, как вдруг увидел – на висящей повыше бамбуковой корзиночке с каттлеей появилось что-то лишнее. Я привстал на цыпочки. Это было изящно сплетенное из надерганного в соседних корзиночках мха округлое гнездо. И в нем лежало пять голубовато-белых яичек!
Я огляделся, ища глазами хозяев гнезда.
Московский двор был по-утреннему пуст. Возле припаркованных у подъездов машин шаркал метлой дворник. Даже воробьев и голубей не было видно. И только три вороны тяжело перелетали с дерева на дерево.
Я побоялся, что они доберутся до моей лоджии. Спешно полил все орхидеи, за исключением той, где покоилось гнездо, убрался в комнату, закрыл за собой дверь и, забыв обо всех делах, стал следить через окно…
Довольно скоро из синевы небес к лоджии подлетела птичка. Совершенно черная, с длинным, как шило, клювиком.
Она спланировала над гнездом и стала невидима с того места, где я стоял.
Я тихонько приоткрыл дверь, выглянул. Из гнезда виднелась черная, настороженная головка.
Я снова убрался в комнату. Наверняка это была самочка. С утра, должно быть, улетала куда-то перекусить.
Чтобы облегчить ей жизнь, я взял в кухонном буфете пригоршню пшена, раскрошил ломоть белого хлеба. Потихоньку вынес в мисочке в лоджию, поставил на кафельный пол.
Она не обращала на корм никакого внимания. В течение дня порой решительно выпархивала из гнезда, улетала, и я всякий раз боялся, что она однажды позабудет про отложенные ею яички и не вернется.
Но она возвращалась.
Так прошло два дня. На третий, под вечер, ко мне приехал с ночевкой отец Александр.
Я сразу рассказал ему о том, что происходит в лоджии.
– Покажите! – выдохнул он.
Когда я вывел его в лоджию, птицы на гнезде не было. Все пять яичек лежали на месте.
– Уходим, – тут же шепнул отец Александр.
Едва мы затворили за собой дверь, птичка вернулась.
– Красавица! – шепнул отец Александр. – Как вы думаете, кто это?
– Не знаю.
– И я что-то не узнаю. Нужно будет дома посмотреть в орнитологическом атласе.
За ужином я пожаловался на то, что птичка пренебрегла моим угощением.
– Значит, это не зерноядный, а насекомоядный вид. Вот она и отвлекается на ловлю разных мошек. Вы ей помочь не можете. И не суйтесь лишний раз к гнезду. – Он улыбнулся. – Теперь вы, как папа, тоже несете ответственность за судьбу будущих птенцов.
Утром я застал его замершим у застекленной двери в лоджию. Навсегда остался в памяти его силуэт на фоне рассвета.
– Высиживает, – шепнул он. – Давайте помолимся!
Еще через день он позвонил мне из Пушкина, с огорчением сказал, что в его книгах не нашлось изображения нашей птички.
Наутро я застал в гнезде пять глоток с широко раскрытыми клювиками. Птенцы яростно пищали, взывая к матери.
Она то и дело подлетала, кормила их Бог знает чем и снова улетала в поисках корма.
Я позвонил отцу Александру поделиться новостью.
– Выберу время, специально приеду! – обрадовался он. – Очень хочется взглянуть.
Птенцы подрастали на глазах, оперялись.
Наступило утро, когда я вышел в лоджию, и гнездо оказалось пусто.
Именно в этот день приехал отец Александр. С фотоаппаратом. С пакетиком какого-то корма, купленного им в зоомагазине.
– Что ж, улетели… – сказал он со светлой печалью. – Добрый им путь!
Я снял гнездо с орхидеи, подарил отцу Александру.
…А в сентябре он погиб от руки убийцы.

МЕНЬ. Вот ведь, Ника, какая беда у нас с тобой. Убили отца Александра. За семь лет до твоего рождения.
Как бы он радовался тебе, мой духовный отец и друг.
Мои воспоминания о нем выдержали пять изданий.
Я собрал и впервые здесь публикую высказывания самого отца Александра, сбереженные в памяти других людей. И сам тоже кое-что вспомнил.

1.В 1978 году, в начале нашего знакомства, отец Александр предупредил:
– А вы знаете, что со мной опасно общаться? Следят органы, с подозрением относится церковное начальство. Считается, что я агент Запада. Диссиденты, наоборот, поговаривают, что я – генерал КГБ. Не меньше! Почему, мол, их сажают, а меня еще нет?
Он стоял один на семи ветрах.
Когда началась “перестройка”, повеяло ветром свободы, он мне неустанно повторял:
– Торопитесь! Пишите! Нужно успеть издать. Все это может в любой момент кончиться…
2.
Одна женщина спросила – как он относится к диссидентскому движению?
Отец Александр ответил:
– Я хорошо отношусь к диссидентам. Но это не наш путь. Наш путь другой. Главная наша задача – измениться изнутри. Никакие внешние изменения ни к чему не приведут.
3.
Одного священника-диссидента посадили в тюрьму.
В кабинетике отца Александра группа верующих стала обсуждать событие. Кто-то попросил батюшку проанализировать эту вроде бы сомнительную для священника деятельность.
Отец Александр поднялся из-за стола, ответил, выделяя каждый слог:
– Я сво-их дру-зей не ана-ли-зи-ру-ю!
4.
Твою крестную – Соню Рукову – отец Александр долго готовил к крещению. Давал соответствующую литературу. Однажды дал изданную в Брюсселе книгу “Магизм и единобожие”, написанную неким Эммануилом Светловым.
Прочитав ее, Соня приехала в Новую Деревню, стала просить отца Александра познакомить с мудрецом, сказала, что готова поехать куда угодно, чтобы иметь возможность поговорить с автором, хотя бы увидеть его.
В конце концов отец Александр взял ее за руку, произнес, лучась улыбкой:
– Сонечка, да ведь это я…
5.
Человек тяжело заболел. Попал в онкоцентр. У него уже было критическое состояние. Температура 42 градуса… Отец Александр приехал, пробился к дверям реанимационного отделения, крикнул:
– Саша, не умирай! Не сдавайся!
И это спасло его.
6.
Девушка прочла книгу отца Александра “Сын человеческий”. Уверовала. Крестилась.
Через несколько лет оказалась в Троице-Сергиевой лавре, на исповеди у старца рассказывала о роли, которую сыграла в ее жизни книга Александра Меня.
– Еретик! – заявил старец. И наложил запрет на чтение его книг.
7.
Твоя любимая няня Лена совсем молоденькой крестилась у него. Потом уехала летом на Украину. Долго там пробыла.
Вернулась беременная. Без мужа. С уже большим животом. От стыда и горя была готова на самое страшное. Перед тем как совершить самоубийство, приехала в храм.
Упала на колени. Заливалась слезами, исповедалась отцу Александру.
Он поднял ее, крепко обнял за плечи. С жаром сказал:
– Будет ребенок! Это же прекрасно!
Вырвал из отчаяния к жизни.
8.
Другой женщине попали в руки сочинения американского священника Серафима Роуза. Религиозного фанатика, изувера, запугивающего читателей адскими муками.
Отец Александр сказал:
– Ему не разрешили сжигать людей на костре. Так он своими книжками их сжигает…
9.
В церковь к батюшке явился некий странный архимандрит, весь увешанный поверх рясы крестами, цепочками, какой-то блестящей мишурой.
После службы отец Александр направился с ним к остановке, чтобы вместе поехать на станцию. Автобус пришел переполненный. Едва влезли.
Архимандрит ворчал.
– Что делать? – улыбнулся отец Александр, – Ослика нам не подают…
10.
Пришло время, когда многие стали просить благословения у отца Александра на отъезд за границу. Он им говорил:
– Уезжать не имеет смысла. Потому что перемена места не решает внутренних проблем. Выросшее растение с большими корнями плохо переносит пересадку в чужую почву.
11.
Одна прихожанка все реже посещала храм. При встрече отец Александр сказал ей:
– Предположим, вы хотите научиться играть на пианино. Но как я вас могу научить, если вы так редко приезжаете?
12.
Другая женщина, в очередной раз не поехав в церковь, позже сообщила, что постоянно видит его во сне и все благополучно обсуждает.
– Это дьявол, – сказал отец Александр.
– Правда?
– Правда.
13.
Прихожанин возмущенно рассказал отцу Александру о том, что увидел на свадьбе, как какая-то старушка подходит с подносом ко всем гостям, собирает деньги для молодых.
– Что же в этом плохого? – ответил батюшка. – Молодожены в деньгах очень нуждаются. Я даже хочу записать кассету для нашей молодежи, где был бы расписан весь порядок свадьбы. Включая сбор денег.
14.
Отец Александр как-то спросил у Сони Руковой:
– Знаете, какой самый большой дефицит, чего больше всего не хватает сейчас нашей интеллигенции?
– Любви?
– Нет. Благоговения. Мы не понимаем, что когда берем в руки Священное писание – берем в руки Самого Бога.
15.
Джазовый трубач Олег Степурко рассказал батюшке о том, как его знакомый музыкант в паузах между номерами с восторгом проповедует Христа посетителям ресторана.
– Пьяным проповедовать бессмысленно. Они утром проснутся и все забудут.
17.
Сопровождаемый тем же Олегом, он шел по просеке в Новой Деревне. Навстречу не шла, летела какая-то красивая девушка.
– Восьмое марта! – с восхищением сказал отец Александр. – Восьмое марта…
18.
Прихожанка рассказала ему, что жестоко поругалась со своей подругой.
Отец Александр посетил эту подругу. Выслушал ее гневные тирады. Жестоко сказал:
– Ну, съешьте ее! Правда, сейчас пост, а она, наверное, скоромная.
19.
Соне Руковой, когда она на исповеди призналась, что очень боится смерти, посоветовал:
– Постоянно повторяй в такие минуты – “Иисусе, Боже сердца моего, приди и соедини меня с Тобою навеки!”
20.
Французская монахиня Клер познакомилась с отцом Александром в 1975 году. Она сразу поняла, как трудно ему приходится, и сказала об этом. Батюшка ответил:
– О, знаете, если бы мы делали все, что возможно делать в таких условиях, это было бы очень много! А мы не делаем даже того, что возможно.
Он пригласил ее на молитвенное собрание. Там были православные, протестанты. Отец Александр говорил о вселенской церкви, о том, что разница между конфессиями происходит от разницы культур. Ни от чего больше. Был счастлив, когда молились все вместе.
21.
На исходе жаркого дня я сидел с ним в чайхане на самаркандском базаре, пили зеленый чай.
Отец Александр вдруг спросил:
– Каким был самый счастливый день вашей жизни?
Я постеснялся признаться, что именно этот, когда я нахожусь вместе с ним. Задумался. Затем сказал:
– Когда впервые вышел на гребной лодке в море… А вы когда были счастливы?
– Всякий раз, когда служу в алтаре.
22.
В последние годы жизни он не раз предлагал мне написать вместе сценарий фильма о Христе.
– Вот закончите роман, я довершу Библейский словарь... Давайте напишем!
А вышло так, что, обливаясь кровью, он прошел в одиночестве своей крестный путь…

ПОЕЗДКА. Светило скупое солнце февраля. Алмазно посверкивали снежные сугробы.
После церковной службы в Новой Деревне, как это часто бывало, ждал отца Александра в своем “запорожце” у ограды. Из головы не уходили два человека, которые появились в храме к концу богослужения, прошлись среди прихожан, пристально вглядываясь в батюшку. И вдруг исчезли.
Когда я думал об отце Александре, ощущение опасности, витающей вокруг него, охватывало постоянно. Но стоило ему появиться рядом, оно исчезало.
Я старался экономить его время и силы, избавлял при поездках в Москву от утомительной маяты в автобусах и электричках.
…В тот раз отец Александр задержался после службы особенно надолго. Его посланцы порой подбегали к машине с извинениями, уверяли, что он вот-вот выйдет.
Небо постепенно заволокло тучами. Пошел снег. Наконец батюшка вышел из церковного домика. С непокрытой головой, без пальто. Принес мне яблоко и пирожок.
– Простите! Осталось принять двух человек. Если нет времени, езжайте без меня.
– Ну что вы! Дождусь.
Пока я грыз яблоко, ел пирожок, разыгралась метель.
Я думал о том, что на шоссе может образоваться гололед, о прихожанах, которым было мало церковной исповеди. После каждой службы они десятками ждали своей очереди у двери его кабинетика, дорожа возможностью что-то досказать, о чем-то спросить. Были еще и те, кто только дозревал до веры, до крещения. И каждый раз приезжали к нему люди, запутавшиеся в личной жизни, в ученых книгах, восточных вероучениях. Иногда просто душевнобольные.
– Все! Давайте сделаем доброе дело – довезем до Москвы, до метро Ольгу Николаевну и Костю!
– Хорошо, – ответил я отцу Александру, который подошел одетый, с тяжелой сумкой через плечо, представил мне пожилую полную женщину и бородатого юношу в очках.
Они уселись на заднем сидении. Отец Александр грузно опустился впереди рядом со мной. И мы тронулись в путь.
“И здесь тоже начнут одолевать его своими вопросами”, – подумал я. У меня самого было о чем с ним поговорить.
– А как вы, отец Александр, относитесь к Фрейду и Юнгу? – немедленно вопросил молодой человек. – И вообще, что такое “коллективное бессознательное” с точки зрения церкви?
Отец Александр чуть заметно вздохнул, но, полуобернувшись назад, стал отвечать на бесконечные вопросы этого самого Кости.
Пожилая женщина тоже порывалась о чем-то поспрашивать.
“Они его добьют”, – подумал я и сурово произнес:
– Смотрите, какая вьюга! Как бы не попасть в аварию. Разговоры меня отвлекают. Прошу вас всех помолчать.
Вьюга действительно разыгралась так, что за пеленой снега впереди чуть виднелись красные стоп-сигналы автомашин.
Отец Александр достал из своей сумки одну из потертых книжек, стал авторучкой что-то вычеркивать, что-то вписывать. Сосредоточенное лицо его показалось мне уставшим, постаревшим.
Как всегда, когда я его вез, ощущение драгоценности жизни этого человека охватывало невероятно.
Он первым нарушил молчание:
– Кажется, впереди распогодилось. Голубой просвет.
И действительно, зона метели оставалась позади. Над Москвой сияло солнце.
У метро ВДНХ я остановил машину, чтобы высадить наших попутчиков.
– Минуточку, – не без робости сказал отец Александр. – Вот какая проблема: у Ольги Николаевны очень высокое давление. Зашкаливает за 190. Вы не могли бы помочь?
– Попробую, – я продиктовал ей номер своего телефона, договорился о встрече.
Оставшись вдвоем, мы поехали на Лесную улицу, где отец Александр должен был навестить какого-то ребенка.
– А вы почему меня ни о чем не спрашиваете? – он положил руку мне на плечо и так улыбнулся, что куда там февральскому солнцу!

ХИВА. Внезапно здесь, в Хиве, солнечный день конца сентября потемнел. Задул ледяной ветер, голубое азиатское небо сплошь закрылось тяжелыми черными тучами.
Мы с отцом Александром были одеты в рубашки с короткими рукавами и сразу замерзли. На открытом пространстве археологических раскопок, куда мы прибыли после посещения музеев и мечети, некуда было укрыться от пронизывающего ветра.
Когда мы добрались до нашей гостиницы “Интурист”, повалил снег.
– Ну и дела! – сказал я, отдернув тяжелую штору окна в нашем двухкоечном номере и глядя на густой снегопад. – Не знал, что в сентябре может быть такая подлость.
…Сманил его в месячное путешествие по Средней Азии, и вот под самый конец – ненастье. Носу не высунешь.
В продуваемом из всех щелей номере стало так темно, что отец Александр включил свет.
– Что вы?! – сказал он, тоже подходя к окну. – Это же чудесно – увидеть, как снег валит на минареты мечетей, на тополя. Мы с вами блуждаем, как дервиши, и должны за все возносить хвалу Аллаху.
– Замерз, – сказал я, вытаскивая свитерок из своей дорожной сумки. – Вы тоже оденьтесь, пожалуйста. В номере еще холодней, чем на улице. Еще не хватает заболеть.
Отец Александр послушно надел пиджак.
– Знаете что? – сказал он. – Давайте спустимся в ресторан. Поужинаем. Правда, еще рановато. Но там, наверное, тепло. Закажем что-нибудь горячее, согреемся чаем.
– А куда деваться? – согласился я. – Да и есть хочется.
На лестнице мы нагнали тоже спускающуюся в ресторан группу странно одетых квохчущих немецких туристок. Они оказались завернуты в сдернутые с окон зеленые шторы.
– Ноев ковчег, – сказал отец Александр, садясь против меня за столик.
Мы заказали помидорный салат, плов с бараниной, чай. Вдогонку, покосившись на своего спутника, я попросил официанта еще и графинчик водки.
На эстраде грохотал оркестр. Танцевали. С каждой минутой зал ресторана наполнялся все новыми замерзшими постояльцами.
– “Миллион, миллион алых роз…” – пела с эстрады узкоглазая красотка.
– Вам нравится Пугачева? – спросил я отца Александра, когда мы приступили к ужину. – Мне – нет.
– А мне все нравится, – ответил он с таким смаком, так молодо выпил рюмку водки, что я прямо-таки залюбовался этим красивым, незаморенным человеком. Словно впервые увидел.
Он, несомненно, был красивее всех находящихся здесь, и, кажется, вообще всех людей, каких я знал.
– А какие эстрадные исполнители нравятся вам? – поинтересовался он.
– Эдит Пиаф, Ив Монтан. На худой конец – Элвис Пресли. Но больше Ив Монтан.
– Губа не дура, – согласился отец Александр.
– “В Намангане яблочки зреют ароматные…” – пела теперь красотка на эстраде. Потом объявила “белый танец”, это когда дамы приглашают кавалеров.
И вдруг певица появилась у нашего столика, пригласила отца Александра. Я видел, что ему хотелось бы потанцевать, и грешным делом подумал, что он стесняется меня. Ведь я был единственным в этом зале, кто знал, что он священник.
Отец Александр вежливо отказался. Когда она отошла, сказал:
– Не подумайте, что я такой уж ханжа. С хорошей знакомой с удовольствием бы и потанцевал.
…До того сентября, когда его зарубили, жить отцу Александру оставалось только два года.

ЭКОСИСТЕМА. – А не пуститься ли нам в путешествие?
Я отложил авторучку и поднял взгляд от рукописи. Отец Александр, держа папку в руках, шагнул в комнату с балкона, куда уже пришло жаркое солнце. Он любил работать на балконе, посматривать на морскую даль.
– Застопорилось. Не работается, – продолжал он. – В самом деле, кроме Каспийского моря и работы мы с вами вокруг ничего еще не видели. Прогуляемся? Я заметил с балкона соблазнительную тропу. Интересно, куда она выведет.
И вот мы шли по этой тропе среди высоких зарослей. Было душно, как в банной парилке. Какие-то кусачие мошки вились над нами.
– Интересно, куда она ведет? – повторял отец Александр, утирая пот со своего могучего лба.
Он без сомнения начинал чувствовать себя виноватым. Потому что тропинке конца не было.
…Мы обитали где-то на стыке Дагестана с Азербайджаном, на приморской турбазе, куда нас поселили мои друзья – бывшие пациенты из Дербента.
Утром и вечером наслаждались морем. Потом работали каждый над своей рукописью. И вот впервые отвлеклись от ставшего привычным ритма жизни.
В конце концов тропинка вильнула в сторону, среди стены зелени показался просвет.
Перед нами открылось озерцо, откуда в сторону моря вытекал ручей. В тишине слышен был перезвон его струй, бегущих между камнями. Несколько больших валунов лежало у берега. Мы сели на них. Слабый ветерок обвевал наши лица.
И тут я заметил нечто необычайное. На одном из камней посреди озерца ярко светилось что-то изумрудно-зеленое. Это была птичка. Она подрагивала хвостиком, выжидательно посматривала на нас.
Я тронул отца Александра за локоть. Но он уже увидел живую драгоценность. Восторженно шепнул:
– Зимородок.
Мы сидели, замерев. Вдруг птица по-стрекозиному взлетела в воздух, поймала какую-то мошку и опустилась на лист кувшинки возле берега. Оттуда шлепнулось в воду несколько лягушечек. И тут же в озерце всплеснула рыбка.
– Райское место! – сказал отец Александр. – Смотрите, целая экосистема в миниатюре. Гармония птиц, насекомых, рыб… Резвятся, кто как хочет.
– И никаких следов человека, – подхватил я. – Свобода, равенство и братство.
– А как вы относитесь к этому лозунгу французской революции? – спросил вдруг отец Александр.
– С энтузиазмом!
– Сам по себе лозунг ничего не означает, – посерьезнел отец Александр. – Равенство? Кого и перед кем?! И вообще весь мир устроен по принципу иерархии. Свобода? От чего? И от кого? В принципе это слово означает просто анархию. Мы это проходили… Ну, а что касается Братства, то для этого нужен, как минимум, хотя бы общий Отец.