Андрей Каленов
Кто такой офиомах или Святые Отцы о любви

Если читать размышления аввы Евагрия о любви, о врачевании похоти и гнева можно найти ссылку на любопытное животное офиомах. Да простят меня братья и сестры, которые не очень любят читать Святых Отцов в подлиннике, сначала приведу цитату полностью:

«Достойно внимания, помысел ли приводит в движение страсти, или страсти помысел. Иные принимают первое, а иные – второе. Обычно страстям приходить в движение от чувств, но когда у кого есть любовь и воздержание, то они не движутся, а когда нет, движутся. Гнев имеет нужду в большем врачевании, нежели похоть, и любовь потому и называется великою, что она есть узда гнева. Ее и св. Моисей символически назвал офиомахом (бьющеюся со змеями), когда перечислял, что можно и чего не должно есть (Лев. 11, 22)».

Если открыть эту ссылку в синодальном переводе то офиомаха там не найти, но если посмотреть в Церковнославянской Библии офиомах там появляется.

Что же это за животное?

Открываем Церковно-славянский словарь в надежде, что он там есть. И правда по ссылке читаем – в переводе с греческого «брань ведущий» и далее род саранчи, нападающий на змея, собственно на скорпиона. Получается что это легендарное животное почти как любимый, наверное, всеми мангуст Киплинга Рики Тики Тави.

В комментариях к сочинениям Филона Александрийского можно найти следующее:

Офиомах. όφιομάχτης — οτοφις, змей, и μάχομαι, сражаться. Отсюда, кузнечик — символ борьбы со змеем. Он не ползает на животе, но прыгает по земле. Поэтому книга Левита (12:20—23) не относит его к нечистым животным.

Далее читаем отрывок из произведения самого Филона Александрийского:

«Видно поэтому даже в частных законах, где в отношении животных [Моисей] предписал, каких следует или не следует употреблять в пищу, он в особенности похвалил [кузнечика], так называемого офиомаха (Лев. 11:22). Это насекомое имеет голени ног выше [тела], с помощью которых оно может прыгать, отрываясь от земли, и передвигается по воздуху, подобно роду саранчи. Как мне представляется, офиомах символически есть не что иное, как воздержание, которое ведет жестокое сражение и непримиримую войну против невоздержанности и наслаждения. Ведь одно в особенности приветствует простоту, умеренность и все то, что необходимо для жизни строгой и святой, а другое — избыточность и разнообразие, которые становятся для души и тела причиной неги и наслаждения, посредством чего получается так, что наступает жизнь распутная и более тягостная, нежели смерть, в глазах людей мудрых».

Правда, Филон Александрийский не был христианином. Как пишет о. Александр Мень – «богословие Ф.А. не было свободно от пантеистических тенденций. Он понимал Логос как некую душу Вселенной. Ф.А. учил, что познание Бога совершается по ступеням, ведущему к высшему созерцанию Тайны Сущего».

Мы видим, что Ф.А., не зная еще откровения Сына Божьего, считал основным двигателем для достижения некоего высшего созерцания только воздержание, а для аввы Евагрия основным в духовной жизни была Любовь, хотя и воздержание от греха в христианстве тоже является важным элементом духовной жизни. Но как мы знаем Любовь большая.

Итак, получается, что это животное офиомах ассоциировалась у древних с духовной борьбой и с духовным ростом? Но я думаю, мы не будем разбираться досконально в этом образе, что он был для них уже сама любовь или только часть пути к достижению любви, а просто посмотрим, что говорят другие святые о любви, помня этот интересный образ древности.

Начнем с Максима Исповедника и его мыслях о Премудрости:

Начало и конец спасения каждого есть премудрость, которая начиная прежде порождает страх, а потом усовершившись к концу порождает любовь. Или лучше, по началу она сама смотрительно бывает страхом, чтоб удерживать любителя своего от худа, а потом к концу сама собою естественно оказывается любовью, исполняя духовным обрадованием тех, которые сожительством с нею заменили обладание всеми видимыми благами.

Ефрем Сирин пишет что, в какую духовную меру должно нам стремиться взойти, этому поучимся у св. Павла. Он говорит: вся забота наша к тому обращена, чтобы представить всякого человека совершенным во Христе Иисусе (Кол. 1, 28). А в чем сие совершенство, это указал он в молитвенном благожелании своем Ефесянам, говоря: да даст вам, по богатству славы Своей, крепко утвердиться Духом Его во внутреннем человеке, верою вселиться Христу в сердца ваши, чтобы вы, укорененные и утвержденные в любви, могли постигнуть со всеми святыми, что широта и долгота, и глубина и высота (Еф. 3, 16-18). Венец всего любовь; что еще разительнее представил он в другом послании, где, перечисляя разные дарования Божии и самопожертвования человека, ко всякому прибавляет, что все сие и подобное ничто, если нет любви. Любовь же потом изображает поедательницею и истребительницею всех страстей (1 Кор. 13, 1-8). (вот опять про офиомаха) Вот предел совершенства. Из сего следует, что сподобившиеся исчисляемых св. Павлом дарований, но не приявшие еще избавления (от страстей), силою совершеннейшей и действенной духовной любви, находятся еще в опасности, борении и страхе, хотя имеют уже дарования духовные.

Далее Ефрем Сирин подчеркивает, что указанием же сей цели совершенства Апостол учит, чтобы каждый, признавая себя нищим пред таким богатством любви, непрестанно и неослабно подвизался подвигом добрым, и проходил духовное поприще, пока не достигнет цели, по сказанному: Так бегите, чтобы получить. (1 Кор. 9, 24).

Как же все начинается?

У Антоний Великого читаем - если человек желает стяжать любовь Божию, то он должен возыметь страх Божий; страх же рождает и плач, а плач рождает мужество. Когда все сие созревает в душе, то она начнет плод приносить во всем. И Бог, узрев в душе эти прекрасные плоды, привлекает ее к Себе, как воню фимиама избранного; радуется о ней с Ангелами во всякое время, преисполняя и ее радостью, и хранит ее на всех путях ее, да безопасно достигнет она в место упокоения своего.

Он восклицает, что Сама любовь Божия, нисшедши к нам от вышних, сделалась смиренной до последних степеней. Возлюбим же смирение, чтоб можно было взывать: виждь смирение мое и труд мой, и остави вся грехи моя (призри на страдание мое и на изнеможение мое и прости все грехи мои) (Псал. 24, 18).

Прежде всего, учит Антоний, не считай себя чем-либо, и это породит в тебе смирение, смирение же породит науку (опытность и здравомыслие), наука же родит веру, вера же родит упование, упование же родит любовь, любовь же родит повиновение, а повиновение родит неизменное постоянство (твердость в добре).

Антоний Великий пишет, что надо стяжать внутренних возбудителей ревности, так чтобы она сама била из сердца, как ключ воды. До этого доводят сердце: 1) ощущение сладостей жизни по Боге. Пока не образуется это ощущение, до тех пор ревность наша ненадежна. Почему, когда один брат спросил св. Антония: отчего, когда Бог, по всему Писанию, обещает душе блага высшие, душа не бывает постоянно тверда в искании их, а уклоняется к переходящему, тленному и нечистому? – он отвечал: кто не вкусил еще сладости небесных благ, тот не прилепился еще к Богу от всего сердца своего, потому и возвращается на тленное. Но пока не достигнет кто такого совершенства, должно работать Богу из покорности св. воле Его, так чтобы таковой с Пророком говорил: как скот был я пред Тобою (Пс. 72, 22), т.е. я работал Тебе, как подъяремное животное.

Отсюда 2) любовь к Богу – еще сильнейший возбудитель ревности. Св. Антоний сам по себе знал, что любовь сильнее страха, и говорил: я уже не боюсь Бога, но люблю Его (т.е. не страхом побуждаюсь, как держать себя, но любовью); но совершенная любовь изгоняет страх (1 Иоан. 4,18).

Вот рассуждение о любви Исаака Сирина

«Есть любовь, подобная малому светильнику, питаемому елеем, с истощением, которого светильник угасает, – или дождевому потоку, которого течение прекращается с оскудением составляющей его дождевой воды. Но есть любовь, подобная бьющему из земли источнику, никогда не оскудевающему. Первая есть любовь человеческая; а вторая Божеская, Бога имеющая своим виновником.

Любовь сладостнее жизни, и разумение по Богу, от которого рождается любовь, еще слаще меда и сота. Любви – не печаль, принять тяжкую смерть за любящих. Любовь есть порождение ведения; а ведение есть порождение душевного здравия, здравие же душевное есть сила, происшедшая от продолжительного терпения.

Любовь к Богу естественно горяча, и когда нападает на кого без меры, делает душу ту восторженной. В ощутившем любовь сию усматривается необычайное изменение: лице его делается огненным и радостным, и тело его согревается, страх и стыд отступают от него; страшную смерть почитает радостью; созерцание ума его не допускает какого либо пресечения в помышлении о небесном; не ощущает он движения возбуждаемого предметами, потому что хотя и делает что, но совершенно того не чувствует, – так как ум его парит в созерцании, и мысль его всегда как бы беседует с кем-то.

Любовь есть царство; о ней Господь таинственно обетовал Апостолам, что вкусят ее в Царстве Его. Ибо сказанное: да ядите и пиете за трапезою Моею в Царстве Моем (Лук. 22, 30), что иное означает, как не любовь? – Вот вино, которое веселит сердце человека (Пс. 103, 15). Блажен, кто испиет вина сего!».

У Максима Исповедника есть произведение под название «Четыреста глав о любви» привожу некоторые выдержки:

«Любовь есть благое расположение души, по которому она ничего из существующего не предпочитает познанию Бога. Но в такое любительное настроение невозможно придти тому, кто имеет пристрастие к чему-либо земному.

Видящий в сердце своем след ненависти к какому-либо человеку, за какое-либо падение, совершенно чужд любви к Богу. Ибо любовь к Богу никак не терпит ненависти к человеку.

Любящий Меня, говорит Господь, заповеди Мои соблюдет (Ин. 14, 15). Заповедь же Моя сия есть, да любите друг друга (Ин. 15, 12). Итак не любящий ближнего не соблюдает заповеди: а не соблюдающий заповеди не может любить и Господа.

Страсти, обладая умом, привязывают его к вещественным предметам; и, отлучив от Бога, заставляют заниматься ими: напротив любовь Божья, возобладав им, разрешает его узы, убеждая его, не дорожит не только чувственными предметами, но и самой жизнью временной.

Вера и надежда имеют предел: любовь же соединяясь с пребесконечным и всегда возрастая, пребывает в бесконечные веки. И потому-то любовь из них больше (1 Кор. 13, 13).

Обыкновенно за познанием следует самомнение и зависть, особенно в начале. Самомнение проявляется внутри только; а зависть и внутри и во вне: внутри (моя) к имеющим ведение, во вне (ко мне) от имеющих неведение. Любовь сии три неправости отвращает: самомнение, потому что не гордится; зависть внутреннюю, потому что не завидует; внешнюю, потому что долготерпит и милосердствует (1 Кор. 13, 4). Итак имеющему ведение нужно приобрести и любовь, дабы она сохраняла ум во всем невредимым.

Любовь к Богу противоборствует похоти; ибо склоняет ум воздерживаться от услаждений чувственных; любовь же к ближнему противоборствует гневу, ибо заставляет презирать славу и богатство».

Максим Исповедник пишет и о причинах угасания любви:

«Расторгающие любовь причины суть следующие: бесчестие, причиненный урон, оклеветание или веры или жития, побои, удары, раны и проч.; и притом, когда сие случается или с самим кем, или с кем из родственников его и друзей. Разрывающий любовь по какой-либо из таковых причин, не познал еще какая цель заповедей Христовых».

У Антоний Великого по этому поводу можно прочитать следующее:

«Гордость есть мирская любовь в шумной славе (высокое о себе мнение, самовосхваление, и жажда хвалы от других), которая заседает в умах наших по причине суетных и преходящих внешних достоинств каких-нибудь.

Начало греха есть похоть, через которую погибает умная душа. Началом же спасения и царствия небесного бывает для души любовь».

Авва Исайя добавляет:

«Четырьмя вещами душа делается пустою: переходами с места на место, любовью к развлечениям, вещелюбием и скупостью».

Авва Фаласий пишет, что под видом любви скрывает лицемерие. Тот, кто устами благословляет, а сердцем уничижает.

И, что под видом благорасположения скрывает зависть, кто передает брату укорные слова от других слышанные.

Ефрем Сирин ободряет нас, говоря, что любовь Божья в нас делает нетрудными заповеди, и всякое затруднение при исполнении их устраняет.

Закончить статью хочу словами Макария Великого:

«Таким образом, все любовь свою устремляют к Господу, отрекшись от всего, Его Единого ожидая с сильным вожделением, с алчбой и жаждою, всегда чая себе упокоение и утешение благодати, не утешаясь же и не упокоеваясь ничем в мире этом, добровольно связывая себя, непрестанно же сопротивляясь вещественным помыслам, ожидают только Божьей помощи и Божьего заступничества, ожидают, когда в таковых душах, воспринявших произволение, рачительность и терпение, Сам Господь уже тайно будет присутствовать, помогать им, охранять и поддерживать в них всякий плод добродетели. Ибо есть пределы, мера и вес свободному произволению и свободной любви, и посильному расположению к всем святым Его заповедям. И таким образом души, исполняющие меру любви и долга своего, сподобляются царствия и вечной жизни».