Елена Григорьева
ЕСЛИ НЕ БУДЕТЕ КАК ДЕТИ….

  nigrigor@rambler.ru Елена Григорьева 

«Если не будете как дети...»
(о книге свящ. Владимира Зелинского «Ребенок на пороге Царства»)

С обложки книги на нас смотрит ребенок. Точнее – младенец, но смотрит столь пытливо, вопрошающе, что отвернуться от его взгляда просто невозможно. Постепенно ты входишь в общение с ним, пытаешься понять: что хочет он сказать тебе? или - о чем вопрошает? Вместе с его взглядом ты входишь в некую тайну – ту самую, которую и пытается разгадать автор книги, священник Владимир Зелинский.

Крошечный отрывок из Евангелия от  Матфея (18, 10-4), посвященный детству, как и любой евангельский текст, открывает перед нами «глубину бездны», и в эту бездну  устремляется отец Владимир с присущей для него смелостью и открытостью.

Вопрошающий взгляд ребенка станет  мелодией этой книги. Автор не устает вопрошать, подобно ребенку, который теребит мать за юбку –  «ну почему? почему?»

«Почему Господь призывает нас обратиться и стать как дети? Почему иначе мы не войдем в Царство Божие? Что означает «принять дитя»? И что есть в ребенке такого, чего нет в нас, таких умных, начитанных, ходящих в храм и творящих благое для ближнего?»

Автор предлагает два пути – внутренний, вглубь  себя, и внешний, во вне, «к тому племени, к которому мы принадлежали когда-то». Эти два пути будут переплетаться в книге, петлять, менять направление, но всегда выходить к главному – к тому, что в существе ребенка необходимо увидеть «первую из нерукотворных икон Сына Божия».

Эти строки сразу изобразили передо мной икону Рождества, где Младенец лежит в пеленах точно так же, как лежит каждый из нас - беспомощный, слабый, призванный пройти путь и войти в Царство.  Не потому ли отец Владимир так пристально вглядывается в ребенка, что перед глазами его стоит Младенец Иисус? Сын Божий, сама Любовь, пришедшая в мир через Марию, Которая вынашивала Его, подобно любой матери. Да, Мария вынашивала, а что же Бог? «Как мать вынашивает ребенка и постоянно помнит о нем, создавая в нем, даже не смыслящем, первоначальную зависимость, -пишет отец Владимир, - так и любовь Божия вынашивает человека». Порой сопряжение двух  вроде бы несочетаемых слов («любовь» и «вынашивает») высекает в сознании какую-то новую искру, новый смысл: так вот откуда наша зависимость от Бога-Отца, «матрица» устроения человека»! Божия любовь не только творит, зарождает, но и  вынашивает... Не потому ли, вглядываясь в лик новорожденного мы словно пытаемся увидеть в нем отблеск иного мира, почувствовать тепло Божьего благословения, любовь Отца, Который выносил его и из уст Которого он только что вошел в мир?

По словам Владимира Зелинского, нам легче припомнить «себя в Царстве, когда мы находим его в нашей тварности, которая создана и наполнена живущей в нас любовью Творца. Любовь вызвала нас к жизни до того, как мы обзавелись сегодняшним нашим громоздким душевным хозяйством, вытеснившим подлинную нашу сущность, что сквозит и тайно светит через дитя».
К этому  «громоздкому душевному хозяйству», автор вернется еще не раз. Возможно, это та самая болевая точка, которая так мучает каждого – как, когда и почему мы по капле растеряли в себе то непосредственное, детское,  приобретя массу ненужных регалий и пороков?

Взгляд автора здесь беспощаден и точен. Он словно рентген высвечивает весь процесс «богатения собой»: как будучи подростком, в нас происходит «опьянение личностью», как в отрочестве «наше «Я» разрастается и матереет». И потому умалиться – не просто стать маленьким, как дитя, но – нагнуться, сократить свой объем и место, занимаемое во Вселенной. И здесь автор неожиданно находит ответ к другим «мучительным словам» Евангелия: Ибо кто хочет душу свою сберечь, то  потеряет ее; а кто потеряет душу свою ради Меня тот сбережет ее (Лк. 9, 24). Разгадка нашлась «в благословенной «малости» детства»: ребенок не теряет души, он ее наращивает, но став взрослым и пожелав умалиться, может вернуться в свое детство, потеряв душу в Боге. Так, размышляя о детстве, автор находит подсказки на многие тревожащие вопросы Евангелия. «Малость» становится ответом там, где ум и опыт молчат. И снова поражает авторская догадка или – пока лишь предположение: «малость» потому становится ответом, что семя Слова Божия заброшено во всякое человеческое существо, а значит «ребенок в период тайного созидания в утробе «изучает» Божие Слово. А взрослый познает Его, припоминая».

В самом деле, как часто, читая или слушая кого-то, ловишь себя на мысли: а ведь я знал это! чувствовал, только не мог выразить.

Чуть дальше мы встретим удивительное свидетельство отца, принимающего роды и испытанное им ощущение, что девять внутриутробных месяцев невесомости могут быть для зародыша более долгим и значительным веком, чем вся его последующая жизнь. Что происходит с ним в эти девять месяцев созревания? Автор приводит иудейское поверье, согласно которому ребенок в утробе матери изучает Тору, а потом приходит ангел и все стирает. Возможно, и так. Возможно, по мысли Зелинского «ведение Бога не оставляет его ни на миг».... И во второй главке «Мысль как любовь, любовь как речь» я снова встречаюсь с взглядом младенца и понимаю теперь, почему он так притягивает меня: в глазах ребенка мы можем, по словам автора, увидеть взгляд «Видящего нас Отца». Этот младенческий взгляд «несет в себе до-вещную, до-понятийную глубину человека, ту суть его, которая отмечена прикосновением сотворивших его рук».
В этой глубине и пребывает ребенок, «которому интуитивно присуще авторство, скорее даже отечество мира». В главе «Эхо первозданного горна» автор вспоминает то девочку-художницу, творившую мир и веселящуюся пред Лицем Его, то младенчески гениального Велимира Хлебникова, объявившего себя «Председателем земного шара», будетлянином – «типично детское словообразование». Для Владимира Зелинского, филолога по образованию, особенно ценен в поэзии «дар наивности», которым обладают немногие, но которым дети владеют в совершенстве. Вода и деревья для них – живые, предметы  - говорят (наша вина, что не слышим!), «у каждой вещи какое-то свое наречие, оставшееся в бессознательном, на котором они рассказывают о себе. Они оживают, ведут себя самостоятельно, обретают душу, и мы на миг заглядываем в нее». Сила поэзии – по Зелинскому – состоит «в умении вернуться к самому себе,... выразить то, что тебе дано изначально в общении с сотворенным для тебя миром».

Вопрошая, что значит «обратиться», «стать как дитя», отец Владимир каждый раз предлагает нам разные ответы. В этом мне видится невероятная авторская заслуга. Он никогда не настаивает на своей точке зрения, он далек от доктринерства. Вопрошая и предлагая то, что ему открылось в мучительных поисках ответа, в общении с Богом, он словно говорит: это всегда лишь одна из возможностей,  которую читатель волен принять или нет. «Обратиться в дитя – значит, найти в себе следы младенчества», -пишет он в одном месте. И ты соглашаешься.

«Принять дитя, – значит, откликнуться Слову, которое вызвало его к жизни»; «дать пристанище Слову» - да, говорит твое сердце. «Каждый ребенок есть то особое благодатное наречие, на котором Бог признается нам в любви». Да! - откликается твое сердце, и кажется: ну вот, вроде уже все сказано, но автор идет дальше. И ты устремляешься вслед за ним, - что там еще откроется, впереди?

Думаю, что начиная эту книгу, автор и не предполагал, что она будет так разрастаться, обрастая, как листьями, все новыми идеями, догадками, цитатами, превратившись в конце концов в огромный кочан капусты. В котором, как известно, можно обнаружить ребенка! И в какой-то момент тобой овладевает азарт: где же он, этот ребенок, в которого мы должны обратиться? В главе «Церковь возраста Христова» автор вновь вопрошает: означает ли умалиться – стать послушным доброй морали,  притворяясь смиренным, как овечка, иначе Бог рассердится? Нет, ибо ребенку надо возрастать, набивать себе шишки. Тогда что такое умаление и обращенность? Не есть ли это возвращение или – обретение какого-то иного дара Христова? Да, отвечает автор, «это дар нового рождения, обретаемого взрослым, через преодоление груза греховности». И значит речь идет не о «воспитании  чувств», но о чем-то более важном, существенном – о возвращении к той человечности,...что сквозит и тайно светит через дитя». Но новое рождение возможно только от Духа! Мы помним ответ Иисуса в Евангелии от Иоанна (Ин.3, 6). Родиться от Духа, пишет отец Владимир, – это "вырасти, повзрослеть, поумнеть, покаяться , употребить усилие и затем уже получить свою царственную детскость как церковную награду". Какое усилие? –спрашиваю я себя. Видимо, усилие в том и состоит, чтобы став взрослым и обзаведясь изрядным багажом знаний, умений, регалий и привязанностей, суметь от всего этого отказаться, ибо когда мы оставляем что-то без сожаления, тогда и получаем дары несравненно более ценные, тогда и происходит в нас скачок роста духовного. Лишь оставив свою взрослость, обретаем мы царственную детскость и истинное сыновство тех, кому предназначено войти в Царство Небесное.

Отец Владимир сравнивает утрату детства с утратой родины. Человек, лишенный памяти детства, неполноценен, для восстановления его личности ему необходимо вернуться к себе-ребенку, открыться тому свету, что пребывал в нем некогда.

В книге отца Владимира 9 глав – и если продолжить наше сравнение с капустой, то это девять больших листьев, в которые с любовью и заботой завернут младенец – тот самый, которого нам следует отыскать и в которого обратиться. Признаюсь, что самой дорогой стала для меня последняя, девятая глава, названная «Цивилизация ребенка». Пожалуй, без нее книга осталась бы чисто умозрительной, похожей на очередной богословский трактат. Но эта глава написана с болью за каждого оставленного, не принятого, брошенного ребенка. За детей, которые становятся товаром на рынке секс-услуг. «И за всякое обиженное дитя пусть отвечает перед миром вся держава. И соперничает за сверхдержавство с другими только по этой части...» - пишет отец Владимир. Важное пожелание, особенно сейчас, когда в мире помимо сирот, голодных и истязуемых детей, появились и дети войны – в страхе прячущиеся в подвалах, забывшие, что такое нормальная жизнь без ночных налетов и падающих снарядов. Напоить хотя бы одного из малых сих чашей холодной воды призывает нас Иисус. «Это не только жест, но единственная формула человеческой цивилизации, которой более не обойтись без Евангелия. Потому что один и тот же Христос выносится в евхаристической чаше и подается в чаше холодной воды».

Елена Григорьева