Мария Смирнова «Соловецкий лагерь особого назначения (СЛОН)»

Мария Смирнова

В этом году исполнилось 100 лет со дня учреждения СЛОНа.
Памяти всех замученных, убитых, покалеченных посвящается это сообщение.

Соловецкий лагерь особого назначения (СЛОН)

Знаменитый Соловецкий монастырь был основан в двадцатые годы пятнадцатого столетия святыми Зосимой, Савватием и Германом. Особого расцвета он достиг при митрополите Филиппе. Пять столетий молитв, трудов, сотни тысяч паломников, славная и в чём-то противоречивая история.

Но в мае 1920 года Соловецкий монастырь был закрыт, и вскоре на Соловках был создан лагерь принудительных работ для военнопленных гражданской войны и уголовников. На момент закрытия монастыря в нем проживали 571 человек (монахи, послушники и трудники). Часть из них покинули острова, но часть была оставлена на острове для “передачи” дел новым хозяевам. Примерно 60 монахов продолжали работать в качестве заведующих многочисленными монастырскими предприятиями: литейным, кожевенным и керамическим заводами, мельницей, рыбным промыслом, электростанцией.

В конце мая того же года на территории монастыря произошел очень сильный пожар, который продолжался три дня и нанес непоправимый ущерб многим древним сооружениям монастыря. Считают, что пожар не был случайным, ведь речь шла об огромных монастырских ценностях.

Были закрыты все церкви Соловецкого монастыря, а его имущество было передано Управлению северными лагерями. 13 октября 1923 года постановлением СНК был официально учреждён Соловецкий лагерь принудительных работ особого назначения (СЛОН ОГПУ).

Вот что писал Борис Солоневич: «Из многих десятков советских концентрационных лагерей Соловецкий по праву мог считаться самым суровым, и его имя было овеяно страшной славой. Расположенный на островах Белого моря, на линии сeверного полярного круга, он был оторван от всех законов страны – «здесь у нас власть не советская, здесь власть соловецкая». Нигде не погублено столько жизней, нигде не был сильнее террор и откровеннее произвол, нигде не был более беспомощным заключенный, чем на Соловках.

«Остров пыток и смерти» – это название не было поэтическим преувеличением.»

Уже 7 июня 1923 года на Соловки прибыла первая партия заключенных, очень скоро лагерем были заняты все монастырские скиты и пустыни.

Лагерь состоял из шести лагерных отделений на островах и пересыльного пункта в Кеми. Первое отделение, концентрирующее основную массу заключенных, находилось в стенах монастыря (ныне кремля). Остальные отделения базировались в различных пунктах Большого Соловецкого острова, где проводились лесозаготовительные и торфозаготовительные работы, а также на островах Большая Муксалма, Кондостров, Анзер.

Если первая группа заключенных состояла в основном из уголовников, то потом на Соловки стали присылать тысячи репрессированных – членов партий меньшевиков и эсеров, белогвардейцев, раскулаченных, так называемых «шпионов» и «террористов», рядовых членов партии, руководящих работников, чекистов, журналистов, священников, аристократов, деятелей искусства.

В основном, осужденные занимались дорожным строительством и лесозаготовками: на этих работах трудились более половины заключенных. Остальные были заняты на производстве, в административно-хозяйственном аппарате, охране, осушении болот и хозобслуге. На предприятиях по добыче торфа, йода, в сельхозах и на звероферме («пушхоз»), в основном трудились женщины.

Во времена СЛОНа были вырублены сотни гектаров леса, выловлены тонны рыбы и морской капусты, заключенные сами зарабатывали на свое скудное пропитание.

Это поразительно, но в Преображенском соборе 23 сентября 1923 года открылся лагерный театр. На занавесе этого театра была вышита беломорская чайка. В конце 1924 года в лагере возник еще один самодеятельный театр под названием «ХЛАМ», что отражало профессии участвовавших в его работе людей (художники, литераторы, актеры, музыканты).

Одновременно с театром открылся краеведческий музей и биосад-питомник, при котором состоял кружок любителей природы соловецкого отделения Архангельского общества краеведов.

Благодаря большому количеству литераторов и журналистов среди заключённых стали выходить ежемесячный журнал «СЛОН», и еженедельная газета «Новые Соловки».

Вот как вспоминает о театре академик Дмитрий Лихачёв, о котором ещё будет рассказ:

«Было на Соловках «чекистское чудо»: Соловецкий театр (Солтеатр), созданный для «туфты» – изображать культурно-воспитательную работу, но ставший немаловажной реальностью соловецкой интеллектуальной жизни. Наряду с «живгазетой», концертными номерами самого низкого пошиба, там шла и интересная творческая работа. Солтеатр был главным «показушным» предприятием на Соловках. Театром хвастались перед различными комиссиями, перед приезжавшим из Москвы начальством, перед Горьким, побывавшем на Соловках весной 1929 г.

 

Вот некоторые постановки в Солтеатре: «Дети Ванюшина», «Блоха» Е. Замятина, «Маскарад» М. Лермонтова. Часто после антракта следовал концерт, в котором принимали участие чтецы (была и хоровая декламация, — модная в те времена), духовой оркестр, симфонический квинтет, соловецкий хор.

И все это в разгар тифозной эпидемии и истязаний на общих работах! Воистину «Остров чудес».

Одна из работ о СЛОНе называется: «Как райские острова на годы стали адскими». И сейчас мы будем вынуждены прикоснуться к этому аду, но без этого представление о жизни лагеря будет искажённым.

Из воспоминаний генерала Русской армии И.М. Зайцева:

«Лес, заготовляемый соловчанами-каторжанами, – тот лес, который полит слезами и покрыт кровью от избиваемых лесорубов… вывозился в ту пору исключительно за границу…»

И дальше: «Подлинные Соловки – на лесоразработках, на дальних промыслах. Но именно о тех дальних глухих местах сейчас труднее всего что-нибудь узнать, потому что именно ТЕ-то люди почти не сохранились. Известно, что осенью не давали просушиваться; зимой по глубоким снегам не одевали, не обували; по несколько сот человек посылали в никак не подготовленные необитаемые места, заключённых в наказание (не выполнен урок) оставили ночевать в лесу – и 150 человек замёрзло насмерть. Это – обычный соловецкий приём, тут не усомнишься.»

А это из воспоминаний заключенного врача-психиатра: «На командировке «Красная горка», в Соловках, был начальник по фамилии Финкельштейн. Однажды он поставил на ночь на лед Белого моря при 30 градусах мороза 34 человека заключенных за невыполнение непосильного «урока» по лесозаготовкам. Всем 34 человекам пришлось ампутировать отмороженные ноги. Большинство из них погибло в лазарете. Через несколько месяцев мне пришлось участвовать в медицинской комиссии, свидетельствовавшей этого чекиста. Он оказался тяжелым психоневротиком-истериком.» И это неудивительно. Охранники и начальство в основном были из заключённых чекистов, среди них был огромный процент (свыше 60) людей с серьёзными психическими отклонениями, отличающимися особым садистическим усердием при наказаниях заключённых.»

Очень тяжела была участь женщин в лагере. Либо каторжная работа в невыносимых условиях, либо сексуальное рабство у охранников и красноармейцев из охранной роты. Отказавшиеся от сожительства лишались пайка, и это было ещё не самое страшное.

 

В лагере существовала практика наказания тяжким и бессмысленным трудом. За мелкие провинности, а порой и просто для развлечения "надзора" арестантов жестоко избивали, заставляли пригоршнями переносить воду из одной проруби в другую («Черпать досуха!» – командовал при этом конвой), перекатывать с места на место многотонные валуны, зимой на морском берегу полураздетыми громко и до изнеможения «считать чаек» (до 2000 раз). Провинившихся зимой обливали на улице холодной водой, ставили голыми в «стойку» на снег, опускали в прорубь или в одном белье помещали в карцер – неотапливаемый «каменный мешок» или щелястый дощатый сарай. Летом раздетых узников привязывали на ночь к дереву – ставили «на комариков», что в условиях Приполярья означает медленное умерщвление. Карой за более серьезные проступки – нарушения лагерного режима, членовредительство, попытку побега – было помещение во внутрилагерную тюрьму – «штрафизолятор». Мужская тюрьма находилась на соловецкой Секирной горе, женская – на Большом Заяцком острове. Режим «Секирки» был таков, что дольше 2–3 месяцев в ней не выдерживал никто.

Здесь, в ШИЗО охранники-уголовники заставляли людей сутками сидеть на «жердочках» – тонких перекладинах, на которых едва возможно было сохранять равновесие и совершенно невозможно спать. «Провинившихся» заворачивали в мешок, привязывали к бревну и спускали по ступеням лестницы – а ступеней было около трехсот. Вниз долетал уже переломанный окровавленный труп. В лютые морозы, раздетые заключенные на Секирке в помещениях, продуваемых всеми ветрами, чтобы выжить, спали «штабелями» друг на друге, время от времени сменяя друг друга в «слоях». До утра доживали немногие, но на смену умершим привозили новых. А трупы закапывали тут же, недалеко от храма-маяка, переделанного в каземат, в ямах, которые летом «про запас» копали те же заключенные.

Сейчас у подножья Секирной горы установлен крест памяти жертв репрессий.

Бессудные расправы с заключенными в СЛОНе практиковались всегда. Кроме того, принимая очередной «этап», начальник УСЛОНа Ногтев имел обыкновение прямо на пристани для острастки вновь прибывших собственноручно расстреливать одного-двух из них.

Несколько слов о визите Горького. Когда стало известно, что Горький собирается посетить Соловки, заключенные возлагали на этот визит большие надежды. И конечно, к его визиту навели марафет, заключенных приодели, организовали просторные спальни с чистым бельём и тому подобное.

Доверие ему было полное. Он мог ходить без охраны, останавливать, любого заключенного и беседовать с ним. Таких бесед без свидетелей было много.

Горький внимательно всех выслушивал, расспрашивал, сочувствовал, записывал в записную книжку, обещал помочь.

Совершенно очевидно, что Горький все понял. По свидетельству академика Дмитрия Лихачева, у него был длительный разговор с четырнадцатилетним мальчиком наедине, который сам вызвался и обещал рассказать Горькому всю правду. Кроме того, когда Горький посещал библиотеку, все заключённые держали газеты перевернутыми "вверх ногами". Так что не догадаться о том, что ему представлена совершенно ложная картина, он не мог.

Прошло немного времени. Пришли газеты. В «Известиях» напечатана огромная статья Максима Горького: «Соловки». В этой статье он дал восторженную оценку ГПУ и его детищу – «Соловецкому исправительно-трудовому концлагерю». Там было и о восьмичасовом рабочем дне, и о выходных, о хорошем питании, о культурном досуге, но ни слова о том, о чём было сказано выше. А мальчика этого больше никто не видел.

Опыт Соловецкого лагеря дал возможность руководству ОГПУ и страны принять решение о создании системы исправительно-трудовых лагерей как основного типа учреждений исполнения наказания. В 1929-ом году было положено начало сети таких лагерей. Эти лагеря решали многочисленные хозяйственные задачи, не требуя средств на свое содержание.

За время существования Соловецкого лагеря, с 1923 по 1933 год, в нем умерло около 7,5 тысяч человек, из них 3,5 тысячи – в голодном 1933 году.

Объективные данные об общей смертности в Соловецких лагерях отсутствуют. Сами узники оценивали ее в пределах 35-40% и более.

 

Положение осужденного духовенства в лагере

В числе узников Соловков были 8 митрополитов, 46 архиепископов, 49 епископов. Спорным и по сей день остается вопрос о точной численности духовенства на Соловках. Эти цифры колеблются от 120 до 500 человек по разным источникам и в разное время.

Первые священники, осужденные по делам о противодействии изъятию церковных ценностей, прибыли в 1923 году. Позднее состав заключенных священнослужителей пополнялся осужденными за “нарушение декрета об отделении Церкви от государства”, странствующими монахами и монахинями из разоренных и закрытых властью монастырей, борцами с обновленцами. С 1928 года начали прибывать “непоминающие”.

Для богослужения монахам оставлена была кладбищенская церковь во имя преподобного Онуфрия, находившаяся за пределами монастырских стен. Служба в Онуфриевской церкви совершалась ежедневно. Кроме монахов, с 1925 года храм разрешалось посещать духовенству и мирянам, осужденным по церковным делам. Другие категории заключенных строго преследовались за посещение храма.

К 1926 году на Соловках находилось 29 православных иерархов. Их деятельность была объединена в самостоятельный церковный орган, известный под условным названием “собор соловецких епископов”. Первыми епископами “собора” на Соловках последовательно избирались: архиепископ Приамурский и Благовещенский Евгений (Зернов), архиепископ Иларион (Троицкий), викарий Московский, архиепископ Воронежский Петр (Зверев). В условиях, когда настоящий Собор созвать было невозможно, соловецкое собрание епископов стало одним из самых представительных выражений мнения Церкви. Именно поэтому к голосу “собора соловецких епископов” прислушивались духовенство и верующие, остававшиеся на свободе. А сами соловецкие мученики не раз обращались к Церкви со своими посланиями, реагируя на наиболее болезненные проблемы того времени, и тем самым влияли на церковную жизнь страны.

В мае-июне 1926 года соловецкие епископы (17 человек из находившихся тогда на Соловках во главе с архиепископами Иларионом (Троицким), Евгением (Зерновым) и профессором Иваном Васильевичем Поповым, составили “Памятную записку соловецких епископов, представленную на усмотрение Правительства СССР”. Основная мысль этого документа – просьба о легализации церковного управления без вмешательства во внутренние дела Церкви. Это очень большой документ, вот выдержки из него:

Обращение православных епископов из Соловецкого лагеря особого назначения к правительству СССР (т. н. «Соловецкое послание»)

В этом важнейшем документе авторы обращения заявляли о необходимости практического воплощения декларируемого властями принципа разделения церкви и государства, строгого разграничения их сфер. Дух документа был непоколебимым в отношении всего, что касается свободы церковной. Это было невероятно мужественным свидетельством правды с непредсказуемыми последствиями. Отвергались обвинения в контрреволюционных деяниях, сношениях с Зарубежной церковью. Ведь именно этим власть оправдывала то, что Местоблюститель Патриаршего Престола и около половины православных епископов, множество священнослужителей, томятся в тюрьмах,  в ссылке или на принудительных работах, подверглись этим репрессиям не по судебным приговорам, а в административном порядке, без гласного судебного процесса, без предоставления им возможности защиты, часто даже без объяснения причин, что является бесспорным доказательством отсутствия серьезного обвинительного материала против них.

Православная Церковь не может по примеру обновленцев засвидетельствовать, что религия в пределах СССР не подвергается никаким стеснениям. Она не скажет вслух всему миру этой позорной лжи.

Было бы неправдой, не отвечающей достоинству Церкви и притом бесцельной и ни для кого не убедительной, если бы она стали утверждать, что между Православной Церковью и государственной властью Советских республик нет никаких расхождений. Но это расхождение лежит в непримиримости учения Церкви с материализмом, официальной философией коммунистической партии.

Церковь признает бытие духовного начала, коммунизм его отрицает. Церковь верит в Живого Бога, Творца мира, Руководителя его жизни и судеб, коммунизм не допускает Его существования, признает самопроизвольность бытия мира и отсутствие разумных конечных причин в его истории.

Церковь полагает цель человеческой жизни в небесном призвании Духа и не перестает напоминать верующим об их небесном Отечестве, хотя бы жила в условиях наивысшего развития материальной культуры и всеобщего благосостояния, коммунизм не желает знать для человека никаких других целей, кроме земного благоденствия. Церковь проповедует любовь и милосердие, коммунизм – товарищество и беспощадность борьбы. Церковь внушает верующим возвышающее человека смирение, коммунизм унижает его гордостью.

Церковь видит в религии животворящую силу, не только обеспечивающую человеку постижение его вечного предназначения, но и служащую источником всего великого в человеческом творчестве, основу земного благополучия, счастья и здоровья народов. Коммунизм смотрит на религию как на опиум, опьяняющий народы и расслабляющий их энергию, как на источник их бедствий и нищеты.

При таком глубоком расхождении в самых основах миросозерцания между Церковью и государством в этих вопросах не может быть никакого сближения или примирения, потому что душою Церкви, условием Ее бытия и смыслом Ее существования является то самое, что категорически отрицает коммунизм.

Никакими компромиссами и уступками, никакими частичными изменениями в своем вероучении или перетолковываниями его в духе коммунизма Церковь не могла бы достигнуть такого сближения.

Жалкие попытки в этом роде были сделаны обновленцами: они ставили своей задачей внедрить в сознание верующих мысль, будто христианство по существу своему не отличается от коммунизма. Православная Церковь никогда не станет на этот недостойный путь и никогда не откажется ни в целом, ни в частях от Своего вероучения в угоду одному из вечно сменяющихся общественных настроений. При таком непримиримом идеологическом расхождении между Церковью и государством, Церковь желала бы только полного и последовательного проведения в жизнь закона об отделении Церкви от государства.

Всецело подчиняясь этому закону, не вмешиваясь в дела государства, Церковь надеется, что и государство добросовестно исполнит по отношению к Ней те обязательства по сохранению Ее свободы и независимости, которые в этом законе оно на себя приняло.

В частности, это касается и уклонения Церкви от всякого надзора за политической благонадежностью Своих членов. В этом лежит глубокая черта различия между Православной Церковью и Обновленческим расколом, органы управления которого взяли на себя перед правительством обязательство следить за лояльностью своих единоверцев.

Православная Церковь считает сыск и политический донос совершенно несовместимым с достоинством пастыря.

Если предложения Церкви будут признаны приемлемыми, Она возрадуется о правде тех, от кого это будет зависеть. Если Ее ходатайство будет отклонено, Она готова на материальные лишения, которым подвергается, встретит это спокойно, памятуя, что не в целости внешней организации заключается Ее сила, а в единении веры и любви преданных Ей чад Ее, наипаче же возлагает Свое упование на непреоборимую мощь Ее Божественного Основателя и на Его обетование неодолимости Его Создания».

Соловки, Май 1926 года"

 

До 1929 года заключенное духовенство на Соловках ходило в рясах и с длинными волосами. Все заключенные епископы и клирики жили отдельно от других узников, занимая в кремле помещение местной сторожевой роты. Ее название произошло от самой распространенной среди духовенства работы – сторож, или каптер. В других лагерях осужденные священнослужители использовались на общих работах, исключая только престарелых, которых определяли в инвалидные роты. Также ни в одном другом лагере не разрешалась церковная служба, любые формы богослужения жестоко преследовались.

В 1929 году всем священникам 14-й роты через командира роты Сахарова было предложено остричься и снять рясы. Многие отказались сделать это, и они были отправлены на штрафные командировки. Там чекисты с мордобитием и кощунственной бранью остригли их насильно и наголо, сняли с них рясы, одели в самую грязную и рваную одежду и отправили на лесные работы.

В декабре 1933 года Соловецкий лагерь особого назначения был расформирован.

С 1934 года Соловки стали VIII отделением Беломорско-Балтийского канала, а в 1937 году реорганизованы в Соловецкую тюрьму ГУГБ НКВД, которая была закрыта в ноябре-декабре 1939 года, в связи с экстренней эвакуацией лагеря на материк в связи с советско-финской войной. В 1940-е годы были взорваны каменные монастырские храмы во имя преподобного Сергия, игумена Радонежского, и преподобного Онуфрия Великого, разрушены 22 часовни, разрублены на дрова иконостасы и старинные иконы, расстреляны росписи соборов, уничтожено старинное монастырское кладбище, осквернены могилы насельников монастыря, вырублены вековые сосновые леса, пришли в запустение луга и судоходные каналы.

 

 Вглядитесь в эти прекрасные лица. Запомните имена. Каждый из них достоин отдельного большого рассказа. Прочитайте об их жизни. Все они встретились на Соловках, все были освобождены, и все вновь и были приговорены к ссылкам и лагерям. Цель была – замучить и погубить, избавиться от самых влиятельных и образованных людей Церкви.

 

Архиепископ Иларион Троицкий, пользовавшийся огромным уважением даже у охранников, смертельно больной после очередной ссылки, умер 1928 году.

 

 

 

 

 

 

 

Архиепископ Евгений Зернов расстрелян в 1937. Ему принадлежат слова: «Тело мое в вашей власти, и вы можете делать с ним, что хотите, но душу свою я вам не отдам». Иван Васильевич Попов, богослов, церковный историк, профессор арестован в 1937, расстрелян в 1938. Если посмотреть на список новомучеников и исповедников соловецких, то 37-й год оказался и для них одним из самых трагических.

Но у Бога все живы. И жива память об этих потрясающих святых, об их подвиге. В 2000 году по благословению Патриарха Алексия II был установлен новый праздник – Собор новомучеников и исповедников Соловецких, отмечаемый 23 августа, на следующий день после празднования Собора Соловецких святых.

Вот икона новомучеников и исповедников Соловецких.

И жив монастырь! И он прекрасен!