Дмитрий Сергеевич Лихачев – сообщение Ирины Емелиной

Ирина Емелина

Дмитрий Сергеевич Лихачев

 

 «Я прошел лагерную закалку. Я отлично знал: если человек делает какую-нибудь подлость, потом он и умирает, потому что разложение наступает от одной ранки. Если он хотя бы один раз сыграет в пользу своих мучителей, то он попадет в трудное положение, потому что будет его грызть совесть, будет у него бессонница, будет разложение. Таких примеров разложения на Соловках я видел много.»)

Этот доклад о Дмитрии Сергеевиче Лихачеве – не биография, а цитаты из его «Воспоминаний», близкие нашей теме – верность Христу.

Он сказал: «Нельзя верить в Бога “попутно”, “между прочим”, признавать Бога как постулат и вспоминать о Нем только, когда спрашивают». И он же пишет: «Есть вопросы, на которые я не знаю ответа. Думаю, на эти темы вообще нельзя говорить. Любовь. Вера... Об этом следует молчать.»

Так и прожил: не говорил о Боге, а свидетельствовал о том, что исходит от Бога и ведет к Нему: совесть, милосердие, порядочность.

Его юность пришлась на первые годы после октября семнадцатого.

Чем больше становилось расстрелов и гонений на церковь, «тем острее … ощущалась всеми нами жалость к погибающей России. Наша любовь к Родине меньше всего походила на гордость Родиной… Мы не пели патриотических песен, – мы плакали и молились.

И с этим чувством жалости и печали я стал заниматься в университете с 1923 года древней русской литературой... Я хотел удержать в памяти Россию, как хотят удержать в памяти образ умирающей матери сидящие у ее постели дети... Мои книги – это, в сущности, поминальные записочки, которые подают «за упокой»: всех не упомнишь, когда пишешь их, – записываешь наиболее дорогие имена, и такие находились для меня именно в Древней Руси.»

«Вплоть до конца 1927 года /Ленинград/ кипел студенческими кружками... /Там/ относительно свободно обсуждались различные философские и исторические проблемы…»

Дмитрий входил в кружок «Братство святого Серафима Саровского». Параллельно состоял в «Космической Академии Наук»: там были полусерьезные доклады, прогулки в Царское Село, дружеские розыгрыши.

«В начале февраля 1928 года столовые часы у нас… пробили восемь раз. Я был один дома, и меня сразу охватил леденящий страх. Не знаю даже почему. Я слышал бой наших часов впервые. Отец не любил часового боя, /он/ был отключен еще до моего рождения. Почему часы решились в первый раз за двадцать один год пробить для меня мерно и торжественно?

Восьмого февраля под утро за мной пришли».

Поводом к аресту была телеграмма-шутка якобы от Папы Римского: «Поздравляю Космическую Академию Наук с годовщиной». Ее накануне прислал один из членов кружка.

Арестовали их всех и сослали на пять лет на Соловки.

Дмитрию был 21 год.

 

По прибытии на острова «нас повели к Никольским воротам. … я снял студенческую фуражку,…, перекрестился. До того я никогда не видел настоящего русского монастыря. И воспри-нял Соловки, Кремль не как новую тюрьму, а как святое место. »

Заключенный Лихачев был пильщиком, грузчиком, электромонтером, коровником, «вридлом» («временно исполняющим должность лошади», когда человека впрягали в телеги и сани вместо лошадей), жил в бараке, переполненном людьми, клопами и вшами, умирал от тифа, чудом избежал расстрела.

В его первом бараке «на верхних нарах лежали больные, а из-под нар к нам потянулись ручки, прося хлеба. И в этих ручках был указующий перст судьбы. /Это были/ «вшивки» – подростки, проигравшие с себя всю одежду. Они … жили под нарами, чтобы их голыми не выгоняли на мороз, на работу. Об их существовании знали. Просто морили, не давая им ни пайков хлеба, ни каши, ни супа… А потом мертвыми их складывали в ящик и везли на кладбище…

Мне было так жалко этих «вшивок», что я ходил, как пьяный – пьяный от сострадания. Это было уже во мне не чувство, а что-то вроде болезни»

Позже в Соловецком лагере была создана Детская колония – чтобы отделить несовершеннолетних уголовников от взрослых.

Лихачеву выдали специальный пропуск. С ним он обошел архипелаг: собирал сведения о подростках, потому что личных дел либо не было, либо они «каждый раз называли себя иными фамилиями, проигрывали в карты малые сроки и меняли их на большие… Приходилось уговаривать их…, а они боялись, подозревали обман... Но когда колония стала действовать и слух о хороших условиях в ней прошел по островам, подростки стали охотно соглашаться поступить туда.»

Это спасло жизни сотням из них.

В один из походов в Детколонию «я … задремал в кустах. Когда открыл глаза, увидел прямо против себя … зайчиху и несколько зайчат. Они смотрели на меня не отрываясь, как на чудо. Монахи приучили животных не бояться человека. Зайчиха явно привела своих детишек показать им меня… Мы смотрели друг на друга с одинаковым чувством сердечной приязни. … Я пошевелился, и они исчезли, но надолго осталось удивительно теплое чувство любви ко всему живому.»

«Душевное здоровье на Соловках помогла мне сохранить именно природа»: «она словно создана между небом и землей. Летом она освещена не столько солнцем, сколько громадным высоким небом, зимой – погружена в низкую кромешную тьму, разрываемую всполохами северного сияния...». Там было «ощущение творящего Бога и временности человеческого».

Поздно осенью 1929 года в лагере было много массовых расстрелов по ложным обвинениям…, на самом же деле – просто «для острастки». Расстрелянных без постановлений списывали как умерших от болезней.

В те дни «ко мне приехали на свидание родители. Мы жили в комнате какого-то вольнонаемного охранника…

Однажды ко мне пришли вечером из роты и сказали: «За тобой приходили!» Все было ясно: меня приходили арестовывать. Я сказал родителям, что меня вызывают на срочную работу… Пошел на дровяной двор и запихнулся между поленницами… Что я натерпелся там, слыша выстрелы расстрелов и глядя на звезды неба (больше ничего я не видел всю ночь)!

С этой страшной ночи во мне произошел переворот… Я понял: каждый день – подарок Бога. Мне нужно жить насущным днем, быть довольным тем, что я живу еще лишний день. И быть благодарным... Поэтому не надо бояться ничего на свете… Я потом узнал, было расстреляно… триста…человек. Ясно, что вместо меня был «взят» кто-то другой. И жить надо мне за двоих. Чтобы тому, которого взяли за меня, не было стыдно!»

В августе 1932 года Лихачева освободили.

 

Он прожил 92 года.

Под конец жизни для него было особенно важно, что он никогда не участвовал в травле неугодных власти, ни безвестных, ни – особенно – Андрея Сахарова. Где мог что-то сделать – делал.

Вера Зилитинкевич, внучка Д.С. Лихачева «Была компания Хрущева по закрытию церквей. Тогда и начинается общественная деятельность Дмитрия Сергеевича. Он никогда не был откровенным диссидентом, но очень часто он совершал поступки, которые были смелы и на которые никто другой не решался. Это особенно интересно, учитывая его биографию, учитывая тот факт, что он был арестован в возрасте 21 года и почти 5 лет провел в заключении. И если мы посмотрим стандартную биографию человека, который из довольно благополучной семьи попадает в лагерь, такие люди очень часто ломались, ну а если не совсем ломались, то жутко боялись».)

Его друг Даниил Гранин писал: «Иногда я сочувствую безнадежности его усилий /в борьбе за памятники культуры или с произволом властей/. Тогда он говорит мне: «Даже в случаях тупиковых, когда все глухо…, будьте добры высказывать свое мнение. Не отмалчивайтесь, выступайте. Я заставляю себя выступать, чтобы прозвучал хотя бы один голос… Каждый человек должен заявлять свою позицию. Не можете публично, – хотя бы друзьям, хотя бы семье».

Он помогал Солженицыну в создании «Архипелага ГУЛАГ». Смог спасти от перестройки исторический облик Невского проспекта, фонтаны Петергофа – от замены на рестораны, старинную библиотеку в Мышкине, выступал против проекта поворота северных рек. Он – один из создателей телеканала «Культура», серии книг «Литературные памятники». Написал около 1100 научных и публицистических трудов. И еще много чего смог.

Лихачев: «В чем самая большая цель жизни? Я думаю: увеличивать добро в окружающем нас... Можно и в мелочи сделать добро человеку, можно и о крупном думать, но мелочь и крупное нельзя разделять… В человеческих отношениях /важно/ быть осторожным: не обидеть, не поставить другого в неловкое положение, не забыть обласкать, улыбнуться...»

 

Гранин о Лихачеве: «Его собственная жизнь никогда не расходилась с тем, что он проповедует... /Его воспоминания пронизаны/ «деликатностью, учтивостью, которые стали … правилом его собственного поведения. За годы нашего общения я не помню, чтобы он кого-то поносил, кому-то завидовал, льстил властям, искал компромиссов, даже во имя «интересов дела». Когда-то его ожесточенно преследовали…, старались уничтожить и морально, и физически. Подожгли квартиру. Избили. Он не искал примирения. Между прочим, он об этом не рассказывает ни в воспоминаниях, ни в выступлениях. А в рассказах о Соловках… нет описания личных невзгод. Что он описывает? – Интересных людей, с которыми сидел, рассказывает, чем занимался. Грубость и грязь жизни не ожесточали его и, похоже, делали его мягче и отзывчивее.»

Лихачев: «Каждый человек… представлен перед Страшным судом, совершающимся постоянно, во всех своих поступках и помыслах.

«Срока давности» нет. Ни для плохого, ни для хорошего... Есть Высший суд, находящийся над временем. Вот почему нельзя совершать плохое для хорошего, губить людей во имя «счастливого будущего».

«Жить в нравственном отношении надо так, как если бы ты должен был умереть сегодня, а работать так, как если бы ты был бессмертен.»

 

В докладе использованы:

Д.С. Лихачев «Воспоминания»

Д. Гранин «Тайный знак Петербурга» 

Цикл документальных фильмов «Крутые дороги Дмитрия Лихачева»

Россия, 2006 Режиссер: Бэлла Куркова