| |
вернутья к содержанию>>
Георгий Колосов
ПРОСЬБА
« …Вы торопитесь на ристалище!»
Св. Иоанн Златоуст
Цит. по о. Александру Борисову
Дорогой отче Александре!
Что хотел сказать, почел за доброе передоверить бумаге — чтобы и
Вам не слушать в спешке да и мне не запинаться, вспоминая, что забыл.
По секрету, жизнь моя в миру — видимость, и дома, и в культуре.
Иногда счастливая, но — отработка. Реально же — от Литургии до Литургии,
от Чаши к Чаше. Отсюда, представьте себе, как я ценю Ваши усилия
в рамках возможного сделать Литургию возможно более внятной. И для
меня возвращенная анафора — молитвенное сердце Литургии! Вообще
же пришел к заключению, что, как все это злоупотребление терпением
духовников, вся эта беготня по старцам происходит единственно от
презрения к Слову — ибо Оно и обличает, и налагает ответственность.
Ровно так же, как полная утрата литургического сознания в Церкви
гонит слепых искать святыни на стороне — какие бы они ни были —
несравнимые с Телом и Кровью. И, всецело признавая аскетический
путь, полагаю, тем не менее, что никакие вершины созерцания — человеческого
восхождения к Богу — не соединяют с Ним так, как соединяет Причастие
— плод Его нисхождения к нам. Поэтому, строго говоря, если для человека
во всей его жизни на круг есть что-то более насущное, чем Литургия
— он еще не в вере и не в Церкви.
Все это, конечно же, Вы знаете и без меня, и лучше меня. Я говорю
об этом только во свидетельство того, как мне близки Ваши чувства
по поводу нашего базара на службах, особенно на «поздней», десятичасовой.
Но я-то, что — потребитель! Созидатель — Вы. Однако, спросите себя:
не разрушаете ли Вы как настоятель того, что созидаете как священник?
20 марта я впервые слышал Ваши увещевания бесчинных, сказанные с
явно новым для меня темпераментом. 27 марта, когда я дежурил и,
не причащаясь, наблюдал все со стороны, тема повторилась. Хотите
знать результат? Человек пятьдесят успели, причастившись, одеться
и убежать еще во время причащения. Это были взрослые, без детей.
«Христос, конечно, посреди нас, но дела, знаете ли, а Он и в следующий
раз никуда не денется». К концу Литургии, что Вы и сами могли заметить,
в храме осталось хорошо, если две трети, из которых треть сразу
же после причастия превратилась в «клубы по интересам». А теперь
ответьте сами себе: какой смысл в этих «серьезных китайских предупреждениях»,
если во время Литургии (причащения!!) работает гардероб?
А начало — в начале. На «поздней» (почему это на легкодоступной
«поздней», а не на труднодоступной «ранней»?) храм на одну треть
наполняется после десяти. Причем, отличаются «ветераны», даже из
духовных чад о. Александра Меня. Одного из них прежде регулярно
видел поспевающим только-только к причащению. Как это прилично обозвать
— не знаю, но сколь сие заразно — увы, увы, знаю по себе. А решить
все можно просто и одним махом: синхронно с «Благословенно Царство…»
— дверь на замок. Висячий. И на решетке — метровый плакат: «Идет
Божественная Литургия. Храм закрыт до окончания службы». Поймут
все, всё и сразу. Предвижу: «ах, транспорт», «ах, пробки», «ах,
метро», «ах, троллейбус»… Ответ: «Притчу о десяти девах помнишь?
Значит, нет воли Божьей предстоять тебе сегодня Христу. Почему?
Загляни в себя — узнаешь, почему». (Прихожане с детьми — проблема
несложная) Этим, кстати, пресечется и то рекордное бесчинство, то
поистине «каноническое безумие», когда заходит во время причащения
человек с улицы и благополучно «приступает» (видел, и не раз).
Догадываюсь, что Ваша доброта на такую меру Вас не пустит. Но поверь
те — далеко не я один горячо ее приветствовал бы. А вот запертая
дверь за «оглашенными» — канонический долг, и здесь я честных возражений
не предвижу. Как и против издали заметной таблички в Южном приделе:
«Гардероб возобновляет работу только после окончания Литургии».
Есть вещи и более тонкие, и тоже просто решаемые: пауза перед причащением,
после «Святая святым!» Как заполнить, чтобы не провоцировать болтовню,
но и не нарушить благоговения? Да, молитвами из «Последования» (может
быть, лучше — короткими, начиная с пятой и далее, без шестой). Но
с непременным призывом помолиться от служащего священника. Прерывание
этих молитв на любом месте — иногда даже на последней фразе (!)
— действенный путь превратить их в очевидную для всех профанацию,
участвовать в которой нет смысла. И, конечно же, (простите, отче!)
дико слышать объявления, о каком бы благородном деле ни шла речь,
«пока отец Александр (Иоанн) готовит причастие…».
Далее, общая исповедь. Да… наверное. Но прежде чем о ней — немного
о себе, чтобы обозначить исходную точку. Еще не зная 9 апостольского
правила, я лет 12 назад, в своем церковном детстве, интуитивно ощущал
Литургию без причастников как жуткое небрежение Христу, а, если
не успели исповедать и не выпадало причаститься мне — как знак самой
прискорбной для меня отверженности. Понятно, что теперь, зная Предание,
таинство Покаяния и возможность причащения не связываю никак. Но,
поставив Причастие выше созерцания, не ужасаться нашему несоответствию
не могу («От них же первый…»).
Итак, общая исповедь. На которой вспоминается неизбежно стандартный
— шире-уже — набор разнокалиберных грехов, предосудительных, но
не отлучающих. И ни намеком не вспоминаются отлучающие — прелюбодеяние,
например. Очевидно, что все это, чем дальше, тем менее действенно.
А между тем, наш главный общий грех перед Чашей — бесстыдное забвение
Смерти на Кресте, — цены Того, что мы из Чаши получаем в соотнесении
с тем, чем сами за Это «утрудились» заплатить! Отсюда — все остальное,
не начиная — кончая, ибо это уже «вершина вниз» — наглым пропуском
службы, болтовней перед Чашей и убеганием после причастия. Боюсь,
что без такого обличительного ключа нас с нашим «рвением» сам св.
прав. Иоанн Кронштадтский своей общей исповедью не прошиб бы. (Кстати,
об «утрудились». Я за семь лет ни разу не слышал у нас требования
хотя бы к неофитам каждый раз поститься и каждый раз прочитывать
«Последование» целиком — простейший, кроме всего прочего, способ
войти в церковнославянский язык.)
И, наконец, самое деликатное. Общая исповедь как импульс к покаянию
— хорошо, но, если нет речи об отлучающих грехах, то для чего разрешительная
молитва? И как она вообще может быть, не засвидетельствованная личным
покаянием? Зачем, милый отче, Вы берете на свою совесть наши мерзости?
Сколь естественней и справедливее было бы переложить их на наши
головы! Как? Легко. Не с Чашей в руке, как везде принято, а после
молитв из «Последования» и общей исповеди (может быть, покаянной
минуты молчания?) произнести простое предупреждение: «Напоминаю:
причащаются только те, кто готовился к причастию — постом, покаянием
и молитвой; не опоздал ни на минуту на Литургию и не произнес ни
одного праздного слова во время службы. Не причащаются имеющие тяжкие
грехи и не разрешенные от них священником в таинстве Покаяния. Также
не причащаются без личной исповеди впервые пришедшие на Литургию.
Ушедшие с предыдущей для них Литургии прежде ее окончания не причащаются
в течение месяца». Всё! Дальнейшее — на нашей совести. (Я бы, цепной
сторож, еще и добавил: «Да ни един от вас не дерзнет преступить
запрет священника, чтобы не стяжать великих бедствий на свою голову!»)
А теперь, задним числом, большая оговорка. Как простой потребитель,
да еще существо с обостренным чувством целого, я вместе со всеми
и уже довольно давно страдаю от покалеченности литургийной службы,
разодранной на «тайные» и «явные», да и от многого другого. Недавней
неожиданностью для меня стало разве что время сией «литургической
реформы» — пятый век, все та же расцерковившая Церковь империя.
А у нас еще и ц.с. язык, и хоры, внятные через раз. Словом, я по
себе знаю невозможность полноценного молитвенного участия в Литургии,
если не знаешь ее наизусть — и за священника, и за хор. И каково
выстаивать службы, совсем ничего не понимая, — тоже не забыл («год
за три»). Догадываюсь также, что образованным, «умственным» всякое
неосмысленное действие еще трикраты труднее. Однако, на «Пассиях»,
куда приходят бескорыстно плакать о Его Кресте, и приходят во множестве,
тоже не все просто и понятно. И тем не менее — «почувствуйте разницу!».
Напоследок, после оговорки — о том, что не бросается в глаза с амвона.
Болтающие, оскорбляя литургическое благоговение, не только огорчают
служащего, но и ощутимо мешают молящимся, а порой и тяжко искушают
— пусть без умысла, зато бесы — снайперы. …В запрошлом декабре я
принес Вам с другого прихода табличку: «Разговаривающим в храме
посылаются скорби! Амвросий Оптинский». Находка! Вручил в радостной
надежде на благословение развешать срочно и кругом. — «Нет, нельзя,
испугаются». Кто? Да, если бы и так — не странно ли иметь попечение
о разоряющих молитву более, чем о творящих ее?
…Пожалуй, с не ведающими, что делают, здесь стоит объясниться до
конца — на случай, если кто-то, кроме Вас, все это прочтет. Да и
Вам — говорю от имени многих — наши чувства не могут быть безразличны.
Наше и только наше Общее Дело — Литургия Верных — после «Херувимской»
происходит за закрытыми дверям в личном присутствии Христа, и есть
по сути и по форме молитвенное восхождение к Тайной Вечере и физическое
участие в ней. И нелегко нам, жидким молитвенникам века сего, да
еще при всех издержках службы, на этом восхождении непреткновенно
устоять. Недоумение о посторонних — самая мягкая реакция на тех,
кто своим вторжением сталкивает нас вниз. После «Святая святым»
физически, повторяю — начинается Тайная Вечеря, простертая по времени
в век будущий и умноженная численно всеми христианскими святыми
двух тысячелетий, поименно известными единому Приглашающему. Только
непререкаемый Его приказ заставляет нас переползать через собственное
недостоинство как через порог Иерусалимской горницы. Вламывающиеся
в нее к середине пира «не в брачной одежде» или выскакивающие с
него поговорить, не забыли ли они о «тьме внешней», где «плач и
скрежет зубов»? Понимают ли они, что в миллионную очередь оскорбляют
нас, а в первую очередь — Хозяина пира? …Милый отче! Кто им это
должен объяснить?
…Давно уже слышу Ваш законный вопрос, что это вдруг подвигнуло меня
на такой текст? Отвечаю: последние полгода я впервые стал бояться
за наш приход. Мне известно, отчего рухнул «дворец» о. Г.К. Внешние
вражды — чушь, третья производная. Изначально всегда дело в духе,
и вот его частная иллюстрация — один эпизод (из первых рук). Причащается
весь набитый храм из лжицы о. Г. К. , и никто — ни один человек!
— не подходит к тихо стоящему в двух шагах с Чашей до конца причащения
о. М. Д. При бесспорном соучастии настоятеля самый «подкованный»
приход России дружно поставил руку, держащую Чашу, выше Того, что
в Чаше! У меня этому имени нет. Плоды «просвещения» тем более ошеломляют,
что сам о.Г.К. — рьяный литургист, знаток древних чинов.
У нас, слава Богу, ничего подобного, но мне тревожно, и тоже из-за
происходящего на Литургии. Описанный выше эпизод на Сретенке — дополнительный
повод задуматься о перекосе и в нашем собственном приходском просвещении.
Я долго не мог привыкнуть к тому, что, оказывается, никакая углубленность
в Библию сама по себе «мистического ума» не прибавляет. А если чувства
Бога не видно и на Литургии, возможно ли оно вообще? Поразительно,
но из наших первых специалистов-катехизаторов есть и самые заметные
«литургические разгильдяи». Да и церковный стаж, как это ни странно,
ни при чем. Рассказали мне недавно про одну нашу сестричку — сотрудницу
не новую, которая бесстрашно двинулась к Чаше после чашечки кофе.
Куда дальше?...
Дорогой отче Александре! Божьей милостью Вы выстроили большой приход.
И я счастлив в своих братьях и сестрах. Я вижу элиту прихода по
средам и пятницам, когда из храма выходят сытые и перевязанные бездомные.
И во все другие дни самоотверженных служений — милосердных и просветительских,
престарелым и подросткам. Я вижу ее — при нездешней тишине припадающую
к Его Кресту на «Пассиях». И на Великом покаянном каноне, и на Двенадцати
Евангелиях. Она — различимое большинство и на Литургиях. Но здесь
нужно вспомнить о сословной, как говорили в старину, специфике нашего
прихода. Со всеми вытекающими… Нас нужно немножечко достроить. Примите
это как корыстную просьбу заинтересованного лица.
С неизменной благодарностью
Ваш брат Георгий.
Текст письма печатается в авторской редакции, пунктуация сохранена.
— ред.
|
