Константин Семенов

КРЕСТНЫМ ХОДОМ, КОТОРОМУ ПЯТЬСОТ ЛЕТ

В 2001-м, году мой друг и коллега Георгий Колосов, вернувшись с кре­стного хода на реку Великую (приток Вятки, а та – Камы), показал фото­графии, не­много рас­сказал. Я понял, что и мне необходимо пройти этим древним, насчи­тывающим века ходом. Разу­мом я понимал, что предстоя­щее сыграет особую роль в моей жизни. Знал я и то, что дей­ствительность превзойдет все мои пред­положения. Так и оказалось. Вернулся в Москву, чувствуя мощные благотвор­ные изменения в себе. Меня спрашивали: хо­рошо было? По­нра­ви­лось? Разве словами передашь внутреннюю, глубин­ную сущность собы­тия? Воз­можно, у тех, кто уже не раз ходил на Ве­ликую, нет такой остроты восприятия. Она сме­няется глубиной. Бу­дем наде­яться…

Я отчетливо вижу разницу между крестным ходом и паломничест­вом. Пер­вый – торжественное шествие, возглавляемое священством, хором. Впе­реди – хоругви, иконы. Это некое общин­ное действо, молитвенное обраще­ние ко Гос­поду и Его святым угодни­кам с просьбой о дожде, вёдре, защите от супо­стата (например, перенесение кре­стным ходом иконы Владимир­ской Божьей Матери, спасшее Москву от вторжения хана Ахмата в 1480 году). Паломничество каж­дый совершает са­мо­стоятельно (даже если от­правляется в группе) к некиим святы­ням для по­клонения им и молитве о себе са­мом, о своем Спасе­нии. Такое прояв­ление религиозных чувств ве­домо всем трем великим монотеистическим рели­гиям. Вместе с тем во вся­ком крестном ходе несомненно есть элемент паломниче­ства.

Сбор участников крестного хода к селу Великорецкому (б. Крутицы) туда, где шесть с лиш­ним веков на­зад произошло чудо явления иконы Святителя Николая, – в г. Вятке (временное название – Киров), у Свято-Сера­фи­мов­ского собора, построенного в 1907 году, где и на­хо­дится икона, вернее один из ее спи­сков. Подлинник утерян, 70 лет тому назад. После молебна переход к Свято-Ус­пенскому Трифонову монастырю с его ста­рей­шим в Вятке кафед­ральным со­бором (1689 г.), затем по мосту через реку Вятку – за пре­делы города. Первая ос­та­новка в женском Макарьевом мона­стыре, в 5-6 км от го­рода. Здесь к ходу при­соединяются множество людей. Собст­венно, отсюда он и начинается. Тут, как и далее, в ка­ждом месте ос­тановки – молебен.

Первые километры – по шоссе, затем лента шествия уходит на просе­лок и, подчиня­ясь прихотями местности, змеится по лесам и полям, лож­бинам и взгорьям. С высоты ка­кого-нибудь холма ход, расцвеченный в го­лове хоругвями и раззоло­ченный облачениями свя­щенства, – величест­венное, духоносное зре­лище.

Там, где наш путь проходил по городу или автомагистралям, нас со­провож­дала ми­лиция, и подстраховывал мик­роавто­бус медицинской по­мощи, мы ви­дели их всякий раз, когда выходили или пересекали авто­мо­бильную дорогу.

Каждые час-полтора остановки, минут на сорок. Места остановок пове­лись исстари. В де­ревнях, возле останков деревень, в чистом поле… Но что же это за чистое поле, если в нем цве­тет яблоня (вятская земля лежит почти в ты­сяче ки­ло­метров на се­веро-восток от Москвы, тоже не южного города), а ровная стенка черемухи с ря­биной, по­рою образует почти замк­нутый пра­вильный прямо­уголь­ник?.. Один вятич говорил мне, что при совет­ской власти было разорено и обезлюдело более 90% де­ревень. Сна­чала коллективизиро­вали, потом раскула­чивали, а для за­крепле­ния успеха – укрупняли. Те яблоньки и деревца в лине­ечку – свидетели. Наши оста­новки и молебны – дань памяти тем деревням. Их жи­тели тоже когда-то ходили в Великорецкое. Поклониться любимому свя­тому…

Первая ночевка, в селе Бобино. Нас встречают. Встречают как доро­гих – нет, не гостей, как долгожданных родных людей. Многие идут этим ходом не впервой, и бо­бинцы высматри­вают ''своих'', тех, кто останавли­вался у них в про­шлые годы. При встрече радостные при­ветствия, объя­тия, поцелуи.

Начинается молебен. Я не сразу понял, что за воз­вышение, где во­круг иконы Свя­тителя Николая и хоругвей рас­положились клир и певчие. Потом рассмот­рел, что это курган из кирпичной дробленки, некогда быв­шей храмом Божиим.

Второй день хода самый протяженный, 50 кило­метров. Дли­тельная, часа на три, ос­тановка на полпути, в селе Загарье. Ночевка – в Монастыр­ском, где от монастыря, дав­шего название селу, ни следа.

…После трех часов сна, в два часа ночи – снова в путь. На прощанье нам желают доброго пути, храни вас Господь!, зовут на тот год не пройти мимо. Бу­дем живы – не пройдем…

Разумеется, даже самое большое село не в состоянии разместить по до­мам всех нас. Б`ольшая часть ночует в общественных зданиях: в школе, в церкви. Места хватает всем, с запа­сом. Пока…

На привале подхожу к нашему пастырю о.Тихону под благословение, ­прошу разре­шение приложиться к образу Николая Чудотворца, списку того самого, с ко­то­рым уже которое столетие совершается крестный ход. Батюшка не только разрешил, но и предложил по­нести икону. Думать не мечтал!

Икону несут трое, на шестах-рукоятях, двое спереди, один сзади. Ру­коять то и дело но­ровит соскользнуть с плеча, так что сначала было тяже­ленько. Но вскоре, с молитовкой в голове, я забыл про не­удобства, и пере­ход закончился быстрее, чем хоте­лось бы.

На третий день – 25 кило­метров до Великорецкого. Примерно на пол­пути большой привал в селе Горохове. Молебен около громадного камен­ного храма. Без маковки с кре­стом, и храм – уже развалина. Человек без рук-без ног – всё человек. А без го­ловы… Бе­резки на четве­рике и куполе восьмерика усиливают впечатление мерзо­сти запустения. Но! В проеме окна вместо колоколов два га­зовых баллона, отрезанных на разную длину в соответствии с требуемой высо­той тона. В который раз восхитился изо­бретательности нашего народа! Рядом – кургузый огрызок колокольни. Наверняка, не меньше пяти яру­сов имел, оста­лось три. Между храмом и колокольней курган битого кирпича, бывшей тра­пезной. Храм взорвали, чтобы получить кирпич. Знали, где самый лучший… Однако наши предки не умели строить плохо. В известковый рас­твор, соеди­няющий кирпичи в кладку, добавляли, если не ошибаюсь, яичный бе­лок и тво­рог, ма­лые количества которых придавали составу необы­чайную прочность. Взрыв обратил всё это в щебень, пригодный только навсегда остаться па­мятни­ком вар­варства. Судя по размерам разва­лин, село было большое и богатое. Но это, как говорят немцы, – плюсквамперфект, в давно прошед­шее время.

После молебна – купель. Помню свою пер­вую, в Тихоновой пустыни. Мне сказали, что температура воды 8?С. Надо совсем рехнуться, в такую холодрыгу лезть! Издавна боюсь холодной воды. Но, увидев лица выхо­дивших из часо­венки над купелью, я понял, что купель – это купель, а хо­лодная вода – хо­лод­ная вода, и между ними ни­чего общего. Полезу в хо­лодную воду, – про­снется ра­дикулит и иные-разные болячки, погружусь в ку­пель… По вере и воздастся. В Горохове я пошел в купель радо­стно. Жаль, мелковато, чуть выше колен, оку­наться неудобно.

Великорецкое – большое село на высоком берегу реки Великой. Не­сколько улиц. Добротные, с узорчатой резьбой налични­ков избы. В бро­шюре «ВЕЛИ­КОРЕЦКОЕ. Ис­тория и архитектура» сказано: «Нынешнее Великорецкое – это прекрас­ные развалины. Нарушено единство и целост­ность архитектурного об­раза…». Сказанное спра­ведливо по отношению к церковной архитектуре. Храмы и ко­ло­кольня нуждаются в ремонте, так же, как и братский корпус. Внизу, в пойме Вели­кой, ко­гда-то стояли ка­менные часовни на месте купели и святого источника. От них – ни следа, недавно построены новые, дере­вянные. Непо­далеку рубленный же храм-алтарь, как я его мысленно назвал. У него нет (пока что?) помещения для мо­лящихся, царские врата открываются прямо на поляну, где стоят люди.

День в Великорецком насыщен до предела. Проснулся в шесть утра и по­спешил на берег Великой. Там уже многолюдно, а народ всё прибывает. Из ок­рестных сел и дере­вень, из городов Вятской земли и самой Вятки ав­тобусами и на своих машинах подъез­жают на торжественные богослуже­ния, посвящен­ные очередной годовщине об­ретения иконы Святителя Ни­колая…

…Литургию служил архиепископ Вятский и Слободской Хрисанф, ему со­служило еще не­сколько митроносных архиереев и множество иереев, диаконов и алтарников.

После причащения и завершения литургии торжественная процессия к священ­ному источнику и купели на водосвятный молебен. По коридору между плотными стенками кре­стно­ходцев и паломников плывут иконы, хоругви, митры, клобуки…. Возвращаясь с молебна, клир окроплял нас, а мы с благого­вейной радо­стью ловили летящие из-под кро­пил капли…

…Сосну, на которой явилась икона и которая простояла не меньше семи веков – не ростком же она была в 1383 г., и неужели сосны живут так долго! – в 1960 году спилили строители «светлого будущего». Очевидно, и дерево может быть врагом народа. Пень той сосны окружен круговой ме­тал­ли­ческой оград­кой с лунками для свечек.

В нескольких метрах от пня на самой кромке крутого берега Великой стоит еще одна сосна. Впрочем, весь берег лесистый – сосны и ели. Упомя­нутая отли­чается тем, что ее могучие корни переходят в – тоже нехилый ствол, сплетясь над землей и обра­зуя грот. В этом месте спуск к реке кру­той, глинистый, скольз­кий даже в сухую погоду. Можно себе представить, что он такое в дождь! Стоя внизу в очереди за святой водой, я ни­как не мог уразуметь, с чего это ста­рушки так усердно, оскальзываясь и рискуя ска­титься вниз, ка­рабкаются по крутояру, когда ря­дом меж де­ревьев серпан­тин тропинки? Ока­зывается есть поверье: про­лезешь меж корнями той со­сны – весь год ничем не заболеешь. А особенно усердные бого­мольцы норо­вят, тоже для здоровья, от­грызть хоть кусочек уже упомяну­того пня. Ваше язычество, пожалте в гос­теньки!

…Описание об­рат­ного пути, более короткого, двух­дневного, но не ме­нее значимого, опускаю. Ограничусь отдельными отрывками наблюдений и впе­чатлений. Раз­мышления и суждения, возникающие по ходу дела – сугубо мои, личные, ни на какие обобщения не претендуют. Тем более, я неофит, древним путем шел впервые, так что неизбежны вос­торженность и некоторая поверхно­стность. Духовные глу­бинные пласты начнут прояв­ляться с каждым новым хо­дом.

Великорецкий крестный ход с иконой Святителя Николая едва ли не един­ственный в России по давности, дальности и продолжительности. За пять со­тен лет он только дважды не состоялся. Первый раз – в 1551 году, об этом смотри в тексте Георгия Колосова в этом же номере газеты.

Второй раз ход был со­рван уже большевист­скими властями, и дело тоже кончилось погодными неладами. Но об этом случае – только молва. Надо ска­зать, что советская власть, осо­бенно яро бо­ровшаяся с «религиоз­ным дурма­ном» в первые годы своего ста­новления, поло­жила немало ста­раний, чтобы из­вести Велико­рецкий крестный ход, но хотя бы несколько че­ло­век тайными тро­пами совершали его. Низкий поклон им от всего православного хри­стианства.

Я не задавался вопросами, почему мы трогались в путь в 2 часа ночи. Если так по­ве­лось из­давна, значит, тут некий глубинный смысл, а вовсе не желание про­делать б``ольшую часть пути до наступления дневной жары. И теперь я пони­маю, что именно глу­бинный смысл, не выражаемый сло­вами. Неспроста ведь, святые отцы, да и просто мо­нахи охот­нее всего мо­лятся ночью, творя тем самым непрерывную молитву с молящи­мися днем.

За пять дней пути и день пребы­вания у Великой у меня возникли не­кото­рые пред­ставления о нашем составе.

…Много детей, не десятки, а побольше сотни. Совсем маленьких – не­сомых на ру­ках или на плечах, везомых в колясках. Я даже видел жен­щину, несшую своего буду­щего младенца во чреве. Рассказывают, что в один из не­давних прошлых лет женщина, отпра­вившаяся на Ве­ликую на исходе девятого месяца беременности, ро­дила в процессе хода, подхватила новорож­денного и завер­шила путь на ногах. Будучи наслышан о крепкой по­роде рус­ских женщин, осо­бенно деревен­ских, ко­торым доводи­лось в се­нокосную или жатвенную страду и в поле родить, и через не­сколько де­сятков минут продолжить ра­боту, я не вижу ничего невероятного в той ле­генде. Разумеется, род людской си­лами и здо­ровьем основа­тельно поиз­мельчал, но нет правил без исключений. В любом случае, сам я ничего не придумал.

Мы с Георгием шли вместе с зеленоградцем Андреем, его двумя до­черьми: Ма­шей 13-ти, Полей 11-ти лет – для обеих этот ход был не первым – и восьми­лет­ним сы­ном Лёвчиком. Дети не только прошли весь маршрут, но и не поте­ряли своей озорной жизне­радо­стности. Другие – не хуже. Большинство тоже шли пешком, и я не слышал ни ка­при­зов, ни жалоб, ни стонов.

…Весь путь с нами проделало подразделение солдат, человек десять рядо­вых и два старших прапорщика. Незадолго до Великорецкого крест­ного хода священник, окорм­ляющий их воин­скую часть, рассказал воинам о нем. Не­сколько человек выразили жела­ние принять участие. Священник посоветовал обратиться к командованию, со своей сто­роны пообещав со­действие.

Отдельно от этой группы шли два старших лейтенанта и двое с капи­тан­скими пого­нами. Один из них – с женой и ребенком в коляске. Служи­вые знали, куда и зачем идут: на груди иконка, в руках молитвослов, идут, не­громко читают молитвы, поют акафисты и тропари.

Человек в камуфляже без знаков различия с незнакомыми наградными зна­ками, судя по возрасту не «афганец», а «чеченец» читал, непрестанно читал молитвы. Что он пови­дал-пере­жил, страшно себе даже предста­вить…

…Старушка с посохом, классическая деревенская бабулька тоненьким «дишкан­том», каким поют: «Ой, рябина кудрявая, о-оба хо-о-роши», вы­водит «Богородице Дево, ра­дуйся». Но не во весь голос, для себя, тихо­нечко. Еще не­сколько старушек, уже вместе, в лад, распевают акафист Ни­колаю Угоднику. Признаться, этот акафист звучал так часто, что, да про­стит меня Святитель и не сочтет за кощунственную хулу, стал вязнуть в ушах…

Если вдуматься в происходящее отвлеченно от цели и сути Великорец­кого крестного хода и по­дойти к нему чисто мирскими мерками, – прой­ден путь длиной 160 кило­мет­ров в основном, по проселку, за 5 ходовых дней с одно­дневным перерывом, который из-за на­сыщенности психологи­чески напря­жен­ными событиями днем от­дыха никак не назо­вешь. Про­буждение в разгар ночи после недолгого – 3, самое б`ольшее, 3,5 часа сна. Правда, первые два-три 45-ми­нутных при­вала большинство расстилает коврики, заворачивается в одеяла, подремать. Этим доби­ра­ется от силы еще час. Скром­ное питание, в лучшем слу­чае треть съедаемого обычно дома. Я, человек с непло­хим опытом таежного туризма «сдох» бы от такой жизни, не дойдя до Велико­рецкого. А ведь шли и дети, и старухи… Ни малейших призна­ков тяжкого утомления. Несколько ста­рух практически весь путь шли босиком. Ду­маю, поставь на вер­шине Эвереста церковочку со святыми мощами, эти ба­бульки с по­сошком да хлеба ко­рочкой, с моли­товкой и негромкими тропарями взошли бы на пер­вую вершину мира без кислородных приборов, ледорубов и навесных перил… Нечто по­хожее я уже говорил по поводу купели и холодной воды. Плоть человека не­мощна. Дух си­лен. Особенно если с ним заодно Свя­той Дух…

…Высокий сутуловатый, как все тощие, дядька очень приятной мело­дией напе­вает раз за разом Иисусову молитву: «Господи, Иисусе Христе, Сыне Бо­жий, буди ми­лостив мне греш­ному». Хорошая молитва. Держа ее в голове, по­вторяя снова и снова, легко идти, не замечать пыли или ще­бенки, машинально переступать через лужи и ручьи…

…То там, то здесь возвышается камилавка монаха или священника, ме­тут траву или пыль подрясники. Около каждого небольшое окружение. Снова и снова слышны псалмы, акафисты. До чего же у служителей Бо­жиих благород­ной красоты лица! Молитвенное де­лание, от­стра­нен­ность от мира, полного со­блазнов и мерзости. Бли­зость к Богу. Черты не иска­жены преизбытком стра­стей, хотя и бес­страстными их не назовешь. Жи­вые, жизне­радостные лица лю­дей, любящих жизнь и Бога. Помнится, как-то я рассматривал в одном христи­анском журнале лицо человека по имени Иисус из Назарета, образ Кото­рого нам сохранила Его погребаль­ная плащаница. Я не мог ото­рвать взгляда от этого лица. Неуди­вительно, что и на Его слуг переходит часть Его красоты…

…Монархисты с иконой-портретом царя-батюшки Е.И.В-ва Государя Им­ператора Николая II долго и прилежно поют «Боже царя храни». Я, в прин­ципе, не против монар­хии, и не над ца­рем-мучеником иронизирую, но где они, дуси восторженные-романтиче­ские, найдут для России царя, чтобы тот не оказался такой же мелочью, как все наши ген­секи и прези­денты? И Россия уже, увы, не та, чтобы снова стать монархией. В одну и ту же реку не войдешь два­жды. Да и не заслужили.

…Два высоколобых интеллектуала лет под тридцать, по виду аспи­ранты или до­центы, ска­жем, физтеха или мехмата МГУ. В руках одного раскрытое Евангелие. Впол­голоса обсуждают слова Учителя о любви ко врагам своим. Тема и для меня самого со­вершенно нерешенная. Хоте­лось влезть в разговор, да не звали. Опять же, ничего вразумительного по этому поводу. И вообще, на­шими силами спор не решить. Обсужде­ние иссякло, снова зазвучало слово Бо­жие.

Вообще, в потоке хода часто видишь лица городской интеллигенции. Именно того сословия – разночинцев, которые несли в простонародье не только грамотность, но и ни­гилизм-безбо­жие, расшатывая устои веры, развра­щая крестьянство, то есть основную часть народа русского, народа и без того некатехизированного, религиозно безграмот­ного, темного, пад­кого до языче­ства. Тем самым приуготовлялась погибель России – Ве­ликая Октябрьская Со­циалистическая Катастрофа. Вся история человечества, читайте Ветхий Завет, говорит: народ, отказавшийся от Бога, гибнет. В те­чение нескольких лет или нескольких поколений – как кому уготовано.

В потоке хода разные слои общества смешались и стали чем-то еди­ным, скреплен­ным в монолит общей идеей. Так медь, олово, серебро, вис­мут, мо­литва человека, пот, порою и кровь его, сочетшись в едином коло­коле, дают ему торжественный го­лос, воз­но­сящийся ввысь. Точно также и молитва общая на­родная…

Только если следом за крестьянством евангельским путем пойдет ар­мия – рядовые и офицер­ство, милиция, интеллигенция – творческая и на­учная, Рос­сия может под­няться. Станет невозможным кровавый кошмар Чечни: зачистки, буданов­щина, пытки и избие­ния в ''ментовках'', иная бе­совщина. А если за ними последуют и государ­ственные слу­жащие, то есть чи­новниче­ство… О-о-о! на такое даже моей буйной фан­тазии не хватает.

Особенно меня впечатлил сухоногий инвалид в коляске с рычажным руч­ным приво­дом. Ни тени уныния или напряженности на лице. Его, сменяясь, постоянно везли двое. Живое и точ­ное исполнение истории рас­слабленного, которого не­сли четверо к Спаси­телю, "и, не имея воз­можно­сти приблизиться к Нему за многолюдством, раскрыли кровлю дома, где находился Он, и, проко­павши ее, спустили постель, на которой лежал рас­слаб­ленный." (Мар.2;4).

Чей подвиг веры мощнее – больного, взыскующего исцеления, или друзей, в их стрем­ле­нии помочь?.. Впрочем, подвиги веры – сравнивать?..

Я не сразу избавился от настороженности, видя радость и благодар­ность, с какой нас встре­чали повсюду, хотя и понимал, что тут всё от чис­того сердца. Жители де­ревень, через которые мы проходили, города Гир­сова – Люберец Вятки – выхо­дили нам на­встречу. Выносили в ведрах ко­лодезную воду, квас, молоко, гостинцы. В больших селах для участников хода были накрыты столы, расставлены корзинки с хлебом. Любой же­лающий мог придти и по­есть первое, второе и запить чаем, квасом, компо­том или моло­ком. А в Гирсове один из на­крытых столов ломился от до­машнего угощения, и это было особенно трога­тельно. На детей умиля­лись, нас благодарили, благодарили, благода­рили… Даже в Вятке-Кирове, областном цен­тре. А в го­роде народ, как правило, дальше от Бога, от церкви, чем в деревне.

Мой личный опыт говорит, что деревенский житель более тесно и на­пря­мую свя­зан с природой, сотворенной Бо­гом по Его великой мудрости и щедро­сти. Город создан чело­веком по его немощи и неразумению. Город – преграда, городской че­ловек дальше от Бога, ему труд­нее придти к Нему. Хранителем веры чаще бывает деревенский че­ло­век. Я, горожанин всей своей сутью, нут­ром, не хочу противопоставлений. Я люблю го­род и по­стоянно жить вне города вряд ли смог бы. Я осознаю цен­ность города – но­си­теля куль­туры и науки, но духовное первенство отдаю селу. Впрочем, все эти рассуждения не­сколько от­влеченные. Наше государ­ство постара­лось и пре­успело в том, чтобы на­род и Бога забыл, и веру отцов, и корни свои духовные рас­терял. Тем более радо­стно было ви­деть благодар­ность и горожан за наш ход.

…Сидим отдыхаем около церкви Новомученников после длинного пере­хода по Вятке. Молодой человек, явно городского облика: костюм, бе­лая ру­башка, мобильник на поясе. В руках пластиковый пятилитровик с водой и кружка. Чуть смущенная, по-телячьи ласко­вая улыбка. Нетороп­ливо обходит всех. "Холодной водички по­пить не хотите ли?"

Почему-то именно этот парень стал последней точкой. Я вспышкой осоз­нал всю ог­ромную важность события, в котором участвовал, для Рос­сии, для со­хра­не­ния нашей православной веры, значит, для нашего воз­стания из праха. Мы, все такие разные, из раз­ных городов (Вятка, Москва, Смоленск, Самара, Пе­тер­бург, Великий Устюг, Пермь, Ека­терин­бург, ка­кая-то кубанская станица, были из Эстонии, даже из Вла­дивостока..!), люди всех слоев общества смешались и стали – не боюсь повто­риться – единым моно­литом с единой великой идеей: верой в Бога, любовью, стрем­ле­нием слу­жить Ему. Наш крест­ный ход, единст­венный в своем роде или нет – не важно, не про­сто обряд, обычай, которому не одна сотня лет, а всего народа, исполняе­мое ма­лой его христиан­ской право­славной то­ли­кой, молитвенное служение Богу. И наше по­каяние.

И я совершенно отчетливо и остро, до умиленного рыдания в душе почув­ст­вовал то, чего почти не ощущаю в Москве – свою русскость, при­родную бли­зость к моей земле, к моему разноплеменному народу, моему языку. И не омра­ча­ются эти мои мысли темной отчужденностью, недоб­рожелательностью к другим землям, народам, языкам.

А еще пришло осознание того, что Великорецкий ход был в моей жизни са­мым важ­ным событием после моего крещения (3 марта 1991 года).

Скептик-невера спросит, и что, всё было так благостно и ладно, не к чему при­драться? При желании придраться всегда можно. Могу только уве­ренно за­свидетельство­вать: никакому иному подобному множеству людей, в массе своей между собой незнако­мых, никогда не достичь такого порядка и организованно­сти, какие были на крест­ном ходе. И без всяких административных мер. Не по­надобились. Желающие могут убе­диться, ны­нешний ход не был последним. Следующий состоится 03-08 июня сле­дующего года…

Господи! Спасибо Тебе за то, что Ты привел меня на этот ход, за богат­ство, которое я от Тебя получил! Сколько Ты еще мне от­пустишь на­чал июня, я по­стараюсь не пропус­тить ни одного крестного хода. Не обеща­ние Тебе, наде­жда…

— " —

Приведенное выше – Ход-2002, которые дополняю заметками о Ходе-2003.

Разумеется, этот не похож ни на один из предыдущих. Но главное: осозна­ние необ­ходимости совершаемого делания для каждого из нас и для России в целом, не только ос­талось, во мне, но и окрепло. Впечатления от нынешнего – менее остры, зато более глу­боки, словами не передать…

Навскидку мне показалось, что наша численность заметно увеличи­лась. Считавшие говорили, между тремя с половиной и четырьмя тыся­чами человек.

— " —

Ливни, прошедшие незадолго до нашего приезда, раскиселили про­селки. По време­нам небольшой дождичёк подновлял грязи. Часть пути вела по вновь сделанной дороге. Выбоин на ней – чтобы никто не поду­мал, будто в России дураков поубавилось. Зато появилось несколько ши­роких бревенчатых мостков через ручьи. Особенно много гряз­ных лужи­стых участков пришлось на второй день, с самым длинным, в 50 км, пере­ходом. По трудоемкости путь эквивален­тен добрым семидесяти. Хо­рошо хоть не чистая глина. Выжили. Даже бодрости не растеряли…

— " —

Слева обочь дороги три сваренных из труб и выкрашенных в голубо­ватый цвет пра­вославных "осьмиконечных" креста. На каждом пластинка с надписью "Вел. Ход.". Ни­чего иного, как место, где умер или даже похоро­нен один из уча­стников, мне в голову не пришло. Ходов было много, чис­ленность тоже нема­лая, не исключено, были и те, кто не смог одолеть путь. Вдуматься – не самая плохая смерть для христианина. Впрочем, гово­рят, что это, может быть, крест обетования…

— " —

Как и в прошлом году, радовался красоте земли. С высоты холма изви­листо текущая километровая пестрая людская лента с золотой головкой облачений клира – глаз ликова­ние. В деревнях, или там, где они когда-то были – сирень. Нигде не видел такой густой и обильной. На безлесных участках в одиночку, купами, лентами-змейками, стайками, по­лянками – шапочки купавки, купаль­ницы европейской, бледнолицей сестрицы жарка, ку­пальницы азиатской. Обе – лютиковны. Золотой венок из ку­павки и сурепки на иконе Николая Угод­ника, несомой ходом…

— " —

Кустик "М" и кустик "Жо"…

— " —

Группа из Питера: с дюжину молодых парней, одна или две девицы. Несут хоругвь. На одной стороне, так и хочется сказать, – очень яростный, лик. Выра­жение глаз и лица откровенно злые. Невольно приходит в го­лову, что это не Спаситель, а враг в Его личине. На обратной стороне Гол­гофский крест, под ним надпись "ПРАВОСЛАВИЕ ИЛИ СМЕРТЬ". К со­жалению, у о. Тихона, вед­шего ход, не хватило решимости твердо сказать о неуместности подобных идей при христианском делании. Единственно, он определил им идти в хвосте шест­вия. Вели себя эти люди тихо, но рас­пространяли свою, РНЕ, га­зетку. Брезгли­вость пересилила любопытство, не взял…

— " —

В разных местах хода звучит Иисусова молитва. Женщины высоко вы­водят первым голосом: "Господи, Иисусе Христе, Сыне Божий! Помилуй нас!". Им вторят низкие муж­ские. Постоянно слышен акафист Николаю Угоднику.

— " —

В селе Бобине, месте нашей первой ночевки, как и в прошлом году, – раду­шие хо­зяйки, Тамары. Мне неловко перед нею. У нее сын Сережа, лет 12-ти, даун. В прошлом году я взял ее адрес, надеясь найти в нашем храме товарищей по ее кресту. Не для чего-нибудь. Просто для общения, обмена опытом воспи­тания таких детей, взаимной мораль­ной поддержки. Я фор­мально отнесся к делу: отдал адрес знакомой семье и на том успо­коился. Тамаре, не написали. Вот ее адрес: 613117 Кировская обл., Слободской р-н, с. Бобино, ул. Мира 26а, Стрелковой Тамаре Ивановне. Родные мои одно­прихожане, те, у кого дети дауны, откликнитесь, чтобы Тамара не остава­лась один на один со своим кре­стом.

Кстати, в нынешнем году Бобино отмечает четырехсотлетие. Четыре­ста раз село принимало ход…

— " —

Прежнее название села Великорецкого – не Крутицы, а Крутицы, даже Кру­тичи. Очень круты и высоки берега и Великой и ее притока, ручья, разрезаю­щего село на две неравные части. И необыкновенно живо­писны…

— " —

Огромного роста, на голову выше меня, с темно-рыжей метлой-боро­дой, поп, о. Лео­нид. Босой, ступает огромными шагами, не глядя под ноги – какого-нибудь 48-го раз­мера. На плечах – мальчонка. Около него всегда людно. Идут, распевают молитвы или акафисты. Его я запомнил еще с прошлого года. Геор­гий сказал, что о. Леонид – поэт, мощный, действую­щий. Уже в Москве я убе­дился, что это так и есть …

—"—

На привале – непременно разуться д`обоса, помассировать пальцы, ступни, голено­стоп, икры. Пальцы переложить от потертостей и опрело­стей листьями подорожника, одуванчика, лопушка…

— " —

В утерявшей имя деревне, последней на пути к Великорецкому, ос­танки не­скольких изб, да и те через немного лет крестноходцы разберут на костры. Там я услышал такую историю:

В советские времена в крайней избе жил мужичок. В ту пору крестный ход был под строжайшим запретом от властей, но несколько старушек упорно каж­дый год несли икону Святителя Николая в Великорецкое. Ко­гда они прохо­дили эту деревню, мужичок немедленно сообщал "куда сле­довает", приезжала милиция и отвозила старушек к исход­ной точке. Они – снова шли. Господи, прости ему его грехи! А старушкам – земной по­клон. Говорят, что изба того мужичка вскоре сгорела, но я не решусь непосред­ственно связывать это собы­тие с его подлостью, дескать, наказание Божие. Слишком прямоли­нейно. А впрочем, как знать?…

— " —

В Великорецком на берегу реки группа молодежи. Кто в колясках, кто ко­выляет на искореженных ногах. Жизнерадостно общаются между собой и со здоровыми, фотогра­фируются. Мой новознакомый из Вятки задум­чиво гово­рит:

"Это ребята из вятского интерната для ДЦП-больных. Года три назад была история. Приехали они сюда во время хода на литургию на своем ав­тобусе. С ними – директор. За любого из них, если что, какая обида, голову отвинтит, против резьбы. Собираются уез­жать, подходим мы с другом, не возьмете ли? Так ведь мест свободных нету. А мы по­стоим. Так вон ведь сколько автобусов. Когда-то они поедут, а нам нужно раньше. Ну, ладно, давайте, только стоять придется. О чем разговор! Поднялись, водитель мо­тор за­вел, тут в двери появ­ляются две бабулечки, тоже просятся до Вятки, а то вдруг им не уда­стся на тех автобусах. Директор категорически отка­зывает, мест нету. Они просят-умо­ляют. Сжалилась, ладно, Бог с вами, по­лезайте, но только вам придется стоять всю дорогу. Да-да, конечно, что мы не понимаем разве? Тронулись. А до Вятки километров 60, около часа езды. И вот к концу первого десятка километров одна старушка затоско­вала. И от тоски начинает тихонько скулить, а стояла она рядом с двена­дцатилетней де­вочкой с высохшими ногами. И выскуливает ста­рушка та­кие слова: "Ты вот, молодень­кая-красивенькая сидишь, а я, старенькая – стою. А у меня ножки-то слабые, и мне тяжело. Девочка всё слышит, всё по­нимает, ей стыдно, но она и хотела бы, просто не мо­жет встать. А у ди­ректора ухо на такие речи настроено точно, она всё слышит и кричит во­дителю: Витя-а-а, останови автобус-то. Автобус остановился. Дверь отвори. Отворил. Помоги бабулькам выйти. Помог. Дверь закрылась, автобус тро­нулся, старушки оста­лись на дороге. И тут, буквально через несколько минут ударил ураганный ве­тер и – снежные заряды. (Дело было 6 июня. ККС). Господь не выдержал такой концентрации нелюбви в крохотном объеме''…

Меня рассказ очень впечатлил, и я стал думать, а как бы себя вел я? До моего креще­ния 12 лет назад – не боюсь, почти уверен, так же, как та ди­ректор. Еще и старушкам – полные уши чего ласкового на прощание. Она поступила справедливо. Теперь попробую представить себе, как надо бы по­ступить.

Слышу я старушкины причитания и: "Голубушка моя, что это Вы там такое гово­рите? Ведь я Вас не хотела брать, а Вы пообещали ехать стоя и не ворчать. У Вас хоть и слабые ноги, но есть и держат, а у Светочки, они со­всем отсохли. Или на Вас креста нет? Еще что подобное услышу, обеих – на дорогу…

Но это я так, когда спокоен и размышляю хладнокровно. А будь я там, в ав­тобусе? Не рискну утверждать уверенно…

— " —

И в этом году множество детей самого разного возраста. Непременно кто-то спросит, какой смысл брать с собою детей в такой трудный путь? Из того же пакета вопросов, что: надо ли постоянно водить детей в церковь, причащать, наконец, крестить во младенче­стве, они, мол, еще ничего не понимают. Много мы знаем, что они понимают! Мы, взрос­лые, – я в этом убедился на примере собственных дочери и сына, а теперь и внучки, да и себя помню с трех лет, – даже вообразить себе не можем, сколь прими­тивно надменны наши представ­ления об интеллекте, чутье, мудрости де­тей. Откуда нам ведомо, как Гос­подь приходит к детям? До чего мы любим за Бога, за детей Его, решать, что надо, что полезно! И если дети, вырастая, отходят от Него, не на сто ли процентов тут наша "за­слуга"? А что до смысла, то слишком старательные его поиски зачастую заводят в такой ту­пик, из какого – только чистой верой. Много ли смысла в по­клонах, в цело­вании кре­ста, в прикладывании к иконам? Достоин сочувствия всякий, от­вергающий то, что ли­шено, в его понимании, смысла. А брать ли с собой детей, в том числе маленьких (неко­торых несли на руках или везли в ко­ля­сках), каждый решает сам. Но – никогда не берите с собой ребенка лишь по­тому, что его не с кем оставить. Только если вам невыносима сама мысль о раз­луке с ним, только если вы с ним дружите, только ради его веры. Иначе – обуза, и вам, и ему, и окружающим…

— " —

Изнурительно долгий, длиннее, чем в том году, извилистый путь по Вятке. Зато уви­дели построенный и почти отделанный храм Веры, Наде­жды, Любови и матери их Со­фьи, ни на что не похожий, дерзкой и – не­сомненно, храмовой архитектуры – шедевр. Издали стоит приехать по­смотреть. Год назад, еще в ле­сах, он восхитил нас…

— " —

Во время нынешнего Великорецкого хода всё глубже убеждаюсь, на­сколько он не­обходим России, насколько он необходим мне, и снова по­вторяю: "Гос­поди, сколько Ты мне еще дашь начал июня, – буду ходить этим древним пу­тем, на который приезжают люди из самых разных краев России вот уже пять столетий. Постараюсь не пропустить ни одного."…

—"—

Никого не стану убеждать присоединиться. Ход – не место удовлетво­рения любо­пытства, желания проверить себя в трудных условиях, спор­тивного азарта, честолюбия. Пусть вами движут лишь вера и любовь к Богу. Ни в одном тури­стском походе я бы не выдержал такого режима: подъем в 1.30, 20-50 км пешком, иногда по вязкой грязи (еще хорошо, если не жара, от холода можно подо­деться, двигаться быстрее, а от жары не спрячешься, тем более, что она всегда сопровождается комарами и слеп­нями), отбой в 22.30-23 при питании, никак не соответствующем нашим привычным представлениям об энергетических за­тратах. Ели мы действи­тельно мало, и не потому, что нечего было, – больше не хотелось…

—"—

С собою – только то, без чего не обойтись: молитвослов, "пенка", то есть пе­нополи­этиленовый коврик; кусок полиэтилена подстелить и накрыться; тонкое шерстяное оде­яльце; что-то от дождя (ни в коем случае не плащ из тонкой пленки. Цена ему копейка, проку – того меньше. Рвется при пер­вом одевании.); что-то солнцезащитное на голову; свитер или теплая кур­точка; что-то на жару. Что касается обуви, то по шоссе и по городу я шел в армейских ботинках на шерстяной носок, а по лесу, где грязно – в резино­вых са­пожках на носки и пор­тянки. Многие месили грязь кедами или даже сандалиями, видел и нескольких босоногих. Всё зависит от привычки. Но должен предупредить: может быть очень холодно, даже заморозки, так что запас носков необходим в любом слу­чае. Могут пригодиться спички, охот­ничий ножик – посошок вырезать, кружка, емкость для святой водички, домой привезти.

Питания – минимум. В дорогу – сколько съедите в поезде, а ехать туда вечер и ночь. На сам ход полезно иметь немного хлеба, баночку мёда, пару горстей орехов, столько же кураги, изюма или чернослива, очень помогает лимон – бодрит быстро и надежно. Оба раза убедился не без удивления, – там, в пути не естся, хотя каждые полтора-два часа бы­вают привалы минут на сорок-час, а в середине дня, на все три часа. В Бобине, Горохове, Вели­корецком, Медянах, Мурыгине, в самой Вятке – во дворе храма Новомуче­ников, нас кормили, все три блюда. Кроме того, в любой населенке можно купить необходимое.

Ни в коем случае никакой ручной ноши. Лучше 10 кг за плечами, чем 1 – в руках. Но еще лучше и нетрудно уложиться в 5-6 кг. В качестве рюк­зака удоб­нее всего "Ермак". Не берите никаких тележек. Особенно беспо­мощны те, на маленьких хилых колесиках, на каких старухи по асфальту возят килограмм соли…

Если кого-то привлечет мысль присоединиться к Великорецкому ходу в 2004 году, не повторяйте ошибок предшественников, будьте Колумбами оши­бок, милости просим в нашу смену к нам в дежурку, мы с Георгием ничего не утаим из нашего опыта. И – по­моги нам всем Господь в этом достославном ду­шеполезном и Богоугодном делании!

Август 2003