к началу раздела>>
к списку статей Константина Семенова>>

Константин Семенов

ЛИКИ И ЛИЦА СОЛОВЕЦКИЕ

Кто на Соловках не был – тот не видел на­стоящего монастыря.

Архиепископ Львовский и Галицкий Авгу­стин. Из проповеди в день памяти преподобных Зосимы Савватия и Германа Соловецких 21.08.04.

При первом соприкосновении с таким огромным явлением, как Со­ловки (Оптина, Киевская или Псковская Печера, Валаам, Почаево…) воспринимается внешнее: история, архитектура, окрестности…

С каждым новым приездом, особенно, если видишь себя там не сторонним наблюдателем: экс­курсантом или паломником, а прямым участником жизни свя­тыни, трудишься там, это внешнее – нет, не меркнет, не обесценивается, но, так или иначе, от­ступает на второй план, а ты уже начинаешь чувствовать себя ча­стью об­щины, ее сложного организма. В моем случае – Соловецкого Спасо-Пре­ображенского Ставропигиального мужского монастыря.

Соловки 2006 для меня начались деловитым, так обращаются к своим, о. Ге­расима: ''О! Наконец-то! Мы тут тебя зажда­лись. Когда выйдешь на послушание?''

– Когда-когда… Поселюсь, схожу на завтрак (он здесь в полдень), выйду.

Разговор состоялся около половины одиннадцатого утра, через 10 минут по­сле того, как я сошел с катера ''Святитель Николай'' на берег Большого Соловец­кого острова. Обычно приехавшему день прибытия дается, чтобы он, ошелом­ленный тем, что он здесь, на острове, или по-монашески – на отоце океан-моря, на леген­дарных святых трагических благословенных Соловках, имел возмож­ность придти в себя…

Как и предыдущие три раза я ехал сюда трудником, то есть, с целью порабо­тать во славу Божию. На этот раз – на полтора месяца. Пока это предел моих мирских возможностей, да и моего желания…

Я как-то очень внятно ощутил, что для проникновения в дух свя­тыни, в ней непременно нужно потрудиться. И подольше. По крайней мере, мне, по всей своей структуре – классической Марфе.

Владеющие каким-нибудь рукомеслом: плотники, слесари, автоме­ханики, швеи… – будут востребованы в соответствии с их специализа­цией. У нас, работ­ников (хм-хм…) умственного труда, послушания попроще: копать, грузить, пи­лить, колоть, таскать, катать. Но не как в армии, – таскать именно плоское, а ка­тать – круглое.

В этот приезд мне пришлось ошкурить – по очень щепетильным прикидкам – около трех километров доски: тридцатки, сороковки и пя­тидесятки. Этими циф­рами обозначается толщина доски в миллимет­рах. С сосной иметь дело даже приятно, – она охотно расстается с корой. С елкой – намучаешься. Доски шли на обрешетку кровли.

Кроме того, я: носил кровельное железо на третий этаж братского корпуса, грузил кир­пич, пилил для кухни снятые с кровли старые доски обрешетки, колол чурбаки для кубовой, выбрасывал пятилитровые жестяные банки из-под амери­кан­ского растительного масла. Банок было не меньше двух сотен. Чтобы они по­местились в прицепе, их пришлось затаптывать всмятку. Крепкая мужская работа на выносливость на свежем воздухе и с видом на стены, башни и храмы мона­стыря.

Вечерами, по окончании основных работ, поливал огород. О. Герасим попро­сил взять это дело под мою личную ответственность. Мое ''я'' не озна­чает, что ра­боты выполнялись в одиночку.

Как и в прошлые годы среди приехавших потрудиться в обители во славу Божию сильно преобладаем мы, москвичи. Но поодиночке – вся матушка-Россия. Мурманск, Апатиты, Котлас, Вологда, Омск, Тобольск, Краснодар, Архангельск, Брянск, Елец, Якутск (!!!), разумеется, Северная наша столица… В основном, мо­лодежь. Для меня это – до сорока.

Очень всем понравились двое мальчишек-братьев из Санкт-Петер­бурга. Од­ному 15, другому – 12 лет. Приехали сами, без папы-мамы. Пробыли в монастыре не меньше трех недель. Подвизались в трапезной. Накрывали-убирали столы трижды в день человек на 40-100. Веселые, общительные. Кем прикажете больше восхи­щаться, ими самими или их родителями?

К сожалению, большинство всё-таки приезжает от силы на неделю-полторы, а для всякой работы, даже не требующей специального обуче­ния, какой-никакой навык нужен. Хотя бы время привыкнуть, прила­диться. Ну и – проникнуться. Духом особым. Соловецким...

Дыры возникают постоянно и внезапно: пришла баржа – разгрузить, кон­чился запас досок и железа у кровельщиков – поднести, выбросили кучу мусора из ремонтируемого здания – убрать. И всё – срочно. Наши рабо­тодатели, монахи, из-за острой нехватки рабочих рук и отсутствия их ре­зерва, вынуждены были пе­ребрасывать нас с места на место. А с учетом того, что они не специалисты по на­учной организации труда, не удивительно, что КПД нашего усердия ниже, чем хотелось бы…

Ежеутренне, в 6 часов – богослужение. Вся монастырская братия вы­страива­ется в два ряда от алтаря ко входной двери в ожидании настоя­теля, о. Иосифа. Как же красивы эти бородатые, молодые и – не очень – лица! Хорошая мужская красота. Не та, мирская, которую передают словами ''красавец, красавчик''. Тут другое. Тут – красота ликов. Умиро­творенно-радостная. Невольно сравниваешь с лицами большинства тех, кого встречаешь на улицах, будь то Москвы или того же поселка Соло­вецкого. Не осуждаю, упаси Бог. Печалуюсь…

Каких замечательных сынов-дочерей могли бы родить-воспитать эти мужи. И тут же мысль: там, вне монастыря, удилось ли бы им стать та­кими же? Вот то-то и оно…

Но монахи на то и монахи. Я видел, как меняются, прямо на глазах те, кто приехал сюда потрудиться. (Очень прошу палом­ников не обижаться. Не сравни­ваю. Не было возможности наблю­дать). Прошлый, 2004-й. Со мною в келии мо­лодой парень из Москвы. Сам признался, что его сюда привезли друзья, на ис­правление. Лицо – челюсть вперед, в глазах: ''а в рыло хошь?''. Уже на второй день у меня с ним случилась размолвка. Суть не важна, но поверьте, не моя вина. Я стал избегать общения с ним – зачем мне эти искушения. Через два дня он сам ко мне обратился:

– Константин, Макс и Андрей говорят, чтобы я крестился. А я не могу. Я та­тарин.

– Ну и что?

– Как ну и что? Как я крещусь, если татарин?

Я ему про ''несть еллина, несть иудея''. Он заинтересованно поднял брови, за­думался. Я продолжил:

– Рамиль, ты веришь, что всё сотворено Богом?

– Ну да! А как же? Не само же?!

– Может быть, ты веришь в Аллаха?

– Да не-э-э-э… Ты что!, – он даже засмеялся.

– А во Христа, Сына Божия, что Он умер на Кресте жертвой за наши, в том числе мои и твои грехи, а потом воскрес, ты веруешь?

У парня даже лицо переменилось, стало серьезным, торжественным. Он мол­чал, довольно долго, потом негромко и очень твердо:

– Да. Верую.

После крещения я подошел к Рамилю, (в крещении Руф) поздравить. У того слезы на глазах. Не явные, бутафорскими каплями. Внутренние… И – радостные. За две недели до моего отъезда лицо его неузнаваемо и благодатно перемени­лось. Он решил остаться на острове на зиму. На третьей неделе моих Соловков-2005 я увидел его – вероятно, подвизался в одном из дальних скитов и пришел по делу.

– Руф, ты ли это?! Тебя просто не узнать.

– Да, это я. Здравствуй, брат Константин. – и – по-монашески устами к плечу, к другому, снова к тому.

Такие же изменения произошли и с Олегом из Воркуты. По крови немец, его отец или дед погиб в Воркутлаге. Приехал в обитель в 2002. Нервный, обидчи­вый, быстрый на ссору. Уже в мой следующий приезд я встретил спокойного доброжелательного послушника. Сейчас Олег за­ведует инструментальной кла­довой, чтец, прислуживает в алтаре, поет на клиросе, я не спрашивал, но, думаю, готовится к пострижению.

В этот году – Андрей из Мурманска и Руслан из Котласа. В первые дни – те еще от`орвы. Через неделю… Не буду повторяться. Неспроста же монастырь на­зывается Преображенским…

Вернусь к монахам. Когда-то я любил слушать солдатское пение. Давно не доводилось. Скорее всего, и теперь не стал бы затыкать уши. Но то, что я слышал во время богослужения в обители не назвать даже пением. Звучат не просто голоса, а все их стремящиеся к Богу существа, вся триада: дух, душа, тело. Мне нечего доба­вить. Это надо слышать.

Я уже рассказывал в предыдущих соловецких текстах, что в алтаре тот же отец Петр, иеромонах, или иеродиакон о. Герасим – устремлен­ные ко Господу молитвенники. В подрясниках – энергичные труженики.

Мне довелось наблюдать, как в обители воплощается заповедь ''не убий''. Муха жужжит о стекло. Георгий, послушник на вахте, то есть мой, церковного сторожа, коллега, осторожно ловит ее, открывает форточку, выпускает наружу. А я бы...

В одно из первых воскресений в обители, после трапезы размышляю, как рас­порядиться свободным до вечера временем. Проходит о. Герасим.

– Константин, хочешь поехать с нами?

– Да, конечно!

– Поклонный крест устанавливать. Поедешь?

– Я уже сказал, да, конечно!

Возглавлял дело отец Иосиф, настоятель монастыря. 47 лет, из рязан­ских. В 1990-м у него, в Иоанно-Богословском монастыре, что под Рязанью, крестился мой сын. У о. Иосифа и отец и братья священнослужители. На Соловках он года с 1991. Здесь же обитает его мама, матушка Мария.

О. Иосиф просто восхищает. Везде на месте, везде с полной отдачей. Крепкий русский мужик – азартный трудяга; он же отрешенный от земного молитвенник, а с высокопоставленными гостями – Нас-то-ятель …

Крест устанавливали на полпути к Секирной горе, на том месте, где до Ката­строфы стояла часовня. Кресты на острове ставят всегда одинаково. Небольшой сруб. В него – основание креста, потом – одни на растяжках держат, осталь­ные обкладывают основание креста валунами, камнями, камешками. В самой физи­чески тяжелой работе о. Иосиф – пер­вым. А потом, когда крест уже стоял, твердо и несокрушимо, он, – красное раз­горяченное и совершенно счастливое лицо, – запел молитву. Громко, радостно, вдохновенно…

Когда всё было закончено, я подошел к о. Герасиму, поблагодарить и попро­сить всегда звать. Вероятно, в моем тоне были торжественные нотки. В монастыре непонятные. О. Герасим воззрился на меня с недоумением, пожал плечами. Мол, расслабься.

Во время трапезы нам читают душеполезные тексты: жития святых, слово от­цов церкви. На Успение Пресвятой Богородицы мы слушали отрывки из Ее жития. Вся жизнь, вся, – без единого греха. Ни разу ни капельки раздражения, уныния, зло­сти. Ни одной ни с кем ссоры. И тут в голову непрошено: до чего же сладенькая, бесцветная... Господи! Что я мелю?! Мне безгрешная жизнь кажется пресной! В Царствии Небесном, о Котором я истово прошу в моих молитвах, мне будет... скучно. Нет, даже неуютно, плохо, нестерпимо. Тогда получается, что Господь не в наказание, а по милосердию не вводит в Царствие Свое вот таких как я. Чтобы не мучались. Но я же не хочу, страшусь оказаться там, внизу, в преисподней, в царстве врага рода человеческого. Катастрофа. Тупик, в котором я, оказывается, пребываю, о том не подозревая. Меня пронзил потный панический ужас. Я про­сто не знал, как дождаться о. Германа, духовника и благочинного мона­стыря. Жгло. Ждать невмоготу. Срочно исповедаться! О. Герман выслу­шал мои сбивчи­вые, с повторами и невнятицей, сквозь с трудом давимые рыдания слова и сказал то, самое необходимое, что и успокоило и напитало мою душу. Не­сколько слов. Каждое – по пуду золота ценой...

За неделю до отъезда началось знакомое по прошлым приездам раз­двоение. Скорее домой! К моей Нелечке, к моему внучью. И – Господи, как же быстро здесь летит время! Как долго оно будет тянуться до нового моего сюда приезда. Если в воле Твоей тому приезду состояться.

О том и молюсь…

Октябрь 2005