|
к началу раздела>> Константин Семенов МОЙ ДРУГ АЛЕКСАНДР ПУТОВ, ЖИВОПИСЕЦ И ГРАФИК
Александр Путов родился 9 марта 1940 года в г. Каменске Ростовской области, в России. Детство провел в Сибири (с 1941 по 1947 г.). Закончил среднюю школу в г. Ногинске, Московской области. 1957-1959 г.г. студент II Московского Медицинского института, который оставил по собственному желанию. 1959-1962 служил в Армии, где начал рисовать в 1962 г. В 1963 г. поступил в Московский Архитектурный институт, который закончил в 1969 г. В 1973 г. эмигрировал в Израиль, где жил и работал в г. Хайфа до конца 1985 г. С 1986 г. живет и работает в Париже в живописи, скульптуре и графике в традициях Парижской школы, используя всевозможные техники и материалы. Иллюстрировал: "Божественную комедию" Данте, стихи поэтов Анри Волхонского, Велемира Хлебникова, Леонида Губанова, Жан-Пьера Роне, Андрея Лебедева, Михаила Каплана, Вадима Делоне, Насти Хвостовой, Алексея Зайцева, Валерия Мошкина и других авторов. Из краткой автобиографии А.Путова.
Большое видится на расстоянии. Банальная, но истина, и недавно мне самому удалось убедиться в том в тысячный раз. Дружишь с человеком. Знаешь его в быту, в мелочах. Как он ест; как зябко обнимает себя, заходя в воду, прежде, чем поплыть; как похрапывает во сне; как раздражается, если озорство сына мешает сосредоточиться; как вытряхивает крошки хлеба из клокастой бороды… С нежностью смотришь на его сутуловатую фигуру, на седую, не думающую редеть шевелюру, в его близорукие с красноватыми кромками век глаза. Это Саша-Сашка-Сашенька. Мой старинный друг, которого я давно люблю, нежно, чуточку покровительственно снисходя к его житейской бестолковости, и – почти с благоговением. Саша, Александр Сергеевич Путов – большой художник… Это мой-то Сашка, что ли? Это ж надо же… Сколько раз, бывало, издали наметишь гору, на которую подниматься, и – азимут, иначе при подходе непременно попадешь в густую лесную чащу, которая вершину застит. Сбиться с пути ничего не стоит. Большое видится на расстоянии… Где-то читал: человек может быть грозным жестоким властителем, перед кем трепещут подданные; великим, не знающим поражения полководцем, от кого бежит всякий противник; гениальным музыкантом, кому рукоплещет весь мир. Но для своей-то жены он всё равно всегда старый дурак. Большое видится на расстоянии… Познакомились мы с Сашей осенью 1967 года. (Впрочем, обстоятельства нашего знакомства и мои тогдашние представления о Саше и его творчестве изложены в моей книжке "Начало художника", повторяться не стану, тем более что тираж еще не распродан, а найти меня можно в храме Космы и Дамиана в Шубине). Уже тогда я, воспитанный на вдолбленном в мою голову соцреализме, понял, что Саша очень талантливый художник, правда, абсолютно нетрадиционный во всех смыслах. Тогда меня покорила Сашина черно-белая графика, хотя он уже был, как я теперь понимаю, и не менее блистательным живописцем. Но – слишком непривычным. За всеми моими тогдашними рассуждениями по этому поводу снова отсылаю к "Началу художника". Кстати, именно упомянутая книга и стала причиной нашей встречи с Александром Путовым в августе-сентябре 2001 года в Бретани. Первые годы парижской жизни Путов обитал в скватах*, потом купил полдома в Гоннессе, предместье Парижа, а в апреле 2001 года перебрался в Бретань, в маленький городок Плелан-ле-Гран, недалеко от столицы провинции, Рена. Саше понравилась моя книжка о нем, он пригласил меня к себе и оплатил все расходы по поездке. Мне, пенсионеру, не осилить бы. И вот я знакомлюсь с художником, каким стал мой Сашенька – нелегкая и благодатная работа. И мне и мешает, и помогает то житейское, с чего я начал. Мы сидим на чердаке его каменного, как это принято в Бретани, дома. Саша перекладывает лист за листом, переставляет холст за холстом. Молчим. О чем тут говорить? Ни с кем больше мне не удается так молчать, как с моим Сашей. Лишь изредка я прошу задержать холст на подольше, или отставить в сторону, чтобы потом смотреть еще. Время от времени Саша бормочет: "Какой хороший холст (рисунок)". Без восклицания. Не тщеславная похвальба, и обращено не ко мне. Мастер такого класса имеет право на собственную оценку своей работы. Порою я тоже не мог удержаться от восторженного междометия… В творчестве Путова всё необычно. А ведь мы, огромное, всеподавляющее большинство нас, к необычному, взламывающему шоры-рамки наших устоявшихся стереотипов относимся в лучшем случае настороженно. Чаще – злобно-враждебно. Нам удобнее обитать в привычном. Как в старой обуви. Вроде бы и из моды вышла, и облупилась, и подошвы прохудились. Зато как ласково облегает-лелеет наши любимые мозоли. Художник, взыскующий славы мирской, вынужден ютиться в тесном зазоре между: "Фи! Мы это уже видели, надоело!" – и: "Это ни на что не похожая, непонятная белиберда." Я ехал к Саше в гости и, вспоминая мои тридцатилетней давности вкусы, тревожился, что не приму, не сумею принять его живопись. Начинал знакомиться с нею настороженно и – доброжелательно. Без лукавства, с радостью говорю: с самых первых картин я убедился, – Сашина живопись не просто хороша (и – ура!, мне близка). Портреты.., пейзажи: городские, морские-речные и ландшафтные – ни одно из слов восхищения в самой превосходной степени не будет избыточным. Человек творческий мыслит образами. У одного они предметны: облако, дубрава, человеческое лицо, миска соленой капусты. У другого это образ-слово, у кого-то звук, нота. У Саши – линия, цвет. Его образы – своего рода зрительная музыка. Сашин цвет, линию невозможно обосновать, истолковать. Как невозможно объяснить, почему композитор именно этой мелодией, музыкальной темой, тональностью передает переживание, характер своего героя или какое-то событие, так никто не скажет, почему, например, на портрете Сашиного друга Хвостенко на щеке фиолетовый мазок, а на лбу черный, а рядом – желтый. Кстати о мазке. Сашин мазок меня восхищает. Он может быть крохотным, едва видимым, а может уверенно пройти через весь холст, смачный, торжествующий, не прерывающийся на макание кисти в краску. Я не задавался, как это возможно технически, я просто восхищался. Мысля, воспринимая окружающее посредством цвета, Саша удивительно точно раскрывает с его помощью внутреннюю суть объекта. Я сам убеждался. Когда мы с ним, в последнюю, парижскую неделю моего пребывания во Франции съездили в Гоннесс, я сразу узнал дом, в котором он прожил сколько-то лет. Причем, не только его внешний, геометрический облик, но и внутреннюю, не передаваемую словами сущность. А взять Сашины портреты! Писал он и мой. Не могу сказать, что он мне сильно понравился – вообще, не следует думать, что мне близки все живописные работы Путова. Это и невозможно, если речь идет о творчестве такого масштаба. Моя жена вообще мой портрет (по фотографии) не приняла, у нее более традиционные вкусы. Но когда я показал Сашину работу своей приятельнице, педагогу-математику, она восхитилась: "До чего же удивительно точно Путов увидел тебя!". Я Танечке верю, она не из лук`авиц. Я сам, познакомившись в Париже с Сашиным другом – художником и фотографом Валентином Тилем, чьи портреты Сашиной работы рассматривал в Плелане, – сразу узнал его сначала чисто внешне, а через минут пятнадцать общения необъяснимо для самого себя почувствовал глубинное сходство, которое Саша выразил цветом. Но ведь Саша и графике не изменил. Его любимая техника – тушь. Во времена нашего московского знакомства он не менее успешно работал и карандашами: простым и цветными – и фломастерами. Теперь – исключительно тушь. Черная. Изредка в скупом сопровождении синей или красной. На любое взволновавшее событие Саше необходимо немедленно откликнуться рисунками. Иначе места не находит, почти заболевает. Нью-Йоркская трагедия 11 сентября застала нас в Париже. Вечером по телевизору снова и снова жуткие кадры. Утром я отправился познавать Город, а Саша остался. Вечером я смотрел его рисунки. Крик невыносимой боли… Жаль, я не успел выпросить ни одного, все они были отданы Жан-Шарлю и Кристине Риccам, коллекционерам и поклонникам Сашиного таланта, у которых мы прожили на полном пансионе неделю. …И снова о наших предрассудках и консерватизме мышления. На листе бумаги карандашный набросок: куст, голова лошади, женский торс... Художник неизвестен. Все проходят мимо. Продать и не пытайтесь. Вдруг – сенсация! Специалисты обнаружили: это же Рембрандт! Тот же самый листок – доллар за квадратный микрон. (А за лучшую ксерокопию того же рисунка рубля не дадут). Ведь не то хорошо, что хорошо, а то, что нам разрешила считать хорошим компетентная комиссия. Мы – лишь послушные пай-овечки… Разве нет? Нет пророка в своем отечестве. На родине Саше удалось выставляться лишь четыре раза, причем, дважды в частных домах. За 28 лет эмиграции Александр Путов имел только персональных – 65 выставок: Израиль, Канада, Франция, Испания, Швейцария, Германия, Англия, США... За его картинами и рисунками охотились и музеи, и коллекционеры. Разумеется, не сам Саша занимался рекламированием и продажей своих работ. Тогда бы он был не Путов, а, извините, Шилов, Глазунов или Церетели. Но, к сожалению, маршаны, которые скупали Сашины работы, – лет на двадцать старше его, и они уже сошли со сцены*. Нынче у Саши некоторый перерыв, но я уверен, найдутся новые ценители, новые маршаны. Мир не без умных людей… В Париже мы навестили мсье Бернара Гросье, давнишнего Сашиного знакомого, преданного ценителя его творчества. Бернар поинтересовался, чем Саша занимается нынче. Тот показал свои последние "нью-йоркской" серии рисунки. Как же у Бернара и его жены загорелись глаза! Разговор перешел на другие темы. Саша, в частности, сказал, что Жан-Шарль Риcc, они с Бернаром знакомы, видел его работы в Интернете. Какой сайт? Саша затруднился – что это такое? Позвонили Риccам, выяснили, вошли и увидели, что за четырнадцать выставленных на продажу картин Путова просят 3,8 – 7,5 тысяч долларов. Глаза Бернара и его жены снова загорелись, уже азартом коллекционеров. Не может ли Саша продать им один рисунок? Выбирай. Вот этот, сколько он стоит? 500 франков (около 70 долларов). Бернар тут же вынул деньги, и – я готов биться об заклад, назови Саша вдвое б`ольшую сумму, ее бы немедленно выложили – надо было видеть, как жена Бернара смотрела на купленный рисунок, как бережно понесла лист в другую комнату. За работой я видел Путова лишь однажды (дело интимное, не для посторонних глаз), когда он писал мой портрет. Сначала Саша посадил меня на стул и, часто посматривая, синими мазками нанес на холст размером приблизительно 90?120 см контуры лица и фигуры по пояс, после чего позволил мне наблюдать. Вот он внимательно вглядывается в набросок, выбирает кисть, обмакивает в краску, снова взгляд на холст и – несколько ударов в разных его точках. После некоторого размышления снова кисть в краску… Раза два он снова сажал меня на стул, позировать. За час холст был готов. …Был вечер, он продлился далеко заполночь. Была бутылка "Гжелки", захваченная мною из Москвы. Был разговор. "Гжелка" не захмелила нас, напротив, обострила точность мысли. В том ночном разговоре Саша размышлял вслух, как ослепляют людей привычки, трафареты, шаблоны. Саша не жаловался, не в его правилах, даже не сетовал на то, какое у большинства из нас рабское мышление. Он нам сочувствовал… Принято считать, что только та картина полноценна и стоит дорого, над которой долго-долго потели-старались. Талант – дело как бы вторичное. Быстро, дескать, кошки родятся, потому и слепые. За полчаса шедевр не делается. Но, например, Франц Хальс, по словам Путова, работал молниеносно и был на редкость плодовит. А я читал, как Айвазовский на глазах у зрителей за три или четыре часа по памяти написал прекрасный морской пейзаж два на полтора метра размерами. И пусть, себе, снобы морщат нос, – на что они еще способны?!.. Саша говорил и о другом распространенном предрассудке – слой грунта, якобы, должен быть толстым. Но даже я, не будучи художником, как инженер, знаю: чем толще слой вещества, по природе своей не являющегося несущим, то есть настолько прочным и упругим, чтобы самостоятельно противостоять нагрузке, тем скорее тот слой разрушится. Будь оно клей, краска, грунт или – штукатурка. "Знатоки-ценители" уверены: раз грунта мало, значит, художник жадный или бедный, а такие не бывают талантливы. Поэтому при покупке картины они смотрят не на нее саму, а на отбортовку холста, толст ли слой грунта. Один турецкий астроном открыл новую планету, о чем и сообщил на всемирном конгрессе. Но был он в шальварах, феске и башмаках с загнутыми вверх носами, и никто не стал его слушать. Зато когда он повторил доклад, будучи одет в европейский костюм, ему тут же поверили и присвоили новой планете классификационный номер. (Из "Маленького принца"). Потом, в Лувре и музее Родена я сам убедился, что некоторые великие мастера (Рафаэль Санти, Ван-Гог) наносили на холст тончайший слой грунта, задача которого не более чем не дать краске впитаться в материал холста, от чего краски тускнеют, расплываются, как – художник не может предугадать и использовать выразительным приемом. На картинах с толстым, словно масло на бутерброде обжоры, слоем грунта, он потрескался, следом и красочный слой – я видел такое собственными глазами в том же Лувре. Я прошу прощения у Саши, что пустился, как бы, его оправдывать и защищать. Словно художник Александр Путов в том нуждается. И всё же мне удалось увидеть, как работает Александр Путов. У Ризов на видеокассете. Два фильма, снятых в сквате "Ситроэн", где обитала группа "Артклош" (нищие художники), в большинстве своем выходцы из СССР. Итак, фильм первый. На невысоких подставках вроде наших табуреток десятка два с половиной листов бумаги формата А1 (на глаз). Саша, тогда годами пятнадцатью моложе, еще без седины, сутулости и легкий в движениях (до травмы ноги, после которой он полностью так и не оправился), наготове. Держит пузырек с тушью и кисточку. Сигнал старта. Саша стремительно подходит к первому листу, молниеносным движением – завитушка, за ним лист второй, третий… Проходя круг за кругом, Саша наносит на бумагу завитки за завитками, и – постепенно возникают образы. На каждом листе иные, очень выразительные, интересные. За несколько десятков минут Путов создал серию рисунков. Каждый из них – шедевр. Я знаю значение этого слова и применяю его точно. Я сам, сидя у экрана, не удержался, зааплодировал, так же как и собравшиеся в сквате. Второй сеанс не менее эффектен. Тот же огромный зал. Зрители, среди них Сашины друзья: Тиль, Хвостенко, Камиль Чалаев, Сильвия – теперь Сашина жена. Стоят три холста, выше Сашиного роста, вероятно, метра два, и шириной немного выше высоты. Из-за занавеси на заднем плане появляется человек в костюме и канотье. Начинается пантомима – механическая игрушка: угловатые движения, фиксация поз. Звучит музыка, то ксилофон, то некое механическое дребезжание и голос – восточная мелодия без слов. Это Камиль Чалаев, чеченец или дагестанец, давно живущий во Франции. Саша берет кисти и, макая в черную краску, наносит, казалось бы, беспорядочные, мазки. На один холст, на следующий… К первому миму присоединяется мим-женщина. Ритм музыки ускоряется, Саша, подчиняясь ему, движется быстрее, начинает приплясывать, что никак не мешает ему работать кистями. Мазки чаще и гуще, черный цвет сменяют другие. На одном холсте появляется музыкант с ксилофоном, на втором несколько фигур, на третьем – нечто вполне абстрактное, но выразительное. Вся эта игра продолжается чуть больше часа. Как мне показалось, съемка шла непрерывно, а из записи ничего не вырез`али. Мне было необходимо увидеть фильм о том, как большой мастер за час или даже меньше создал три шедевра, я снова уверенно применяю это слово. Обыватель завопит: простите, за час – 10 квадратных метров шедевра, за которые с меня попросят тысячи баксов?! Не морочьте мою бедную голову! Это наглое мошенничество, шарлатанство, если не приступ сумасшествия! Обыватель знает: шедевры создаются долгим неистовым трудом, на какой он сам не способен. Так было, так есть. Значит, так и должно быть. На то он и обыватель, чтобы всегда точно знать, как должно быть… То, что огромная энергия взрывом выделяется в течение долей секунды, ему ведомо из учебника физики за пятый класс. А что художник способен на взрывоподобный выброс своей творческой энергии, обывателю не только невдомек, он с негодованием отвергнет такую возможность. Непривычно – значит неправильно. Ссылку на Хальса или Айвазовского он тоже не примет, не поверит. Культура проявляется в частности, и в том, что человек умеет воспринимать непривычное, как возможное, допустимое, даже представляющее ценность. Не могу не сказать, резко изменив направление разговора, и о Путове-иллюстраторе. В свое время, еще в Москве, Саша давал мне читать "Божественную комедию" Данте. Все поля книги были густо зарисованы тушью – Сашины комментарии-размышления по поводу текста. Кто-то, работая-читая книгу, оставляет на полях след ногтя, карандаша или словесные пометы. Саша – рисунки. Они, эти рисунки, никак не связывая меня, моей фантазии, мысли, не загоняя в русло Сашиного восприятия, помогли мне оценить поэму. Хотя, каюсь, грешен, "Рай" я даже не начал. Тогда я был на двадцать лет далек от Бога. Из нынешней поездки я привез от Саши стихи Вадима Делоне, Валерия Мошкина и Михаила Каплана. К каждому стихотворению Сашин рисунок. Раньше он прислал мне в таком же составе Леонида Губанова. Отличная бы получилась книга: "Стихи поэтов русского андеграунда в иллюстрациях Александра Путова". Издатели, ау!
Большой художник – в любом смысле этого слова – непременно если не философ, то, по крайней мере, мыслитель. Путов – не исключение. Саша не речист, я это понял в самом начале нашего знакомства. Однако самому отъявленному молчуну подчас позарез необходимо выговориться. Благодарю Господа – Он надоумил Сашу выбрать в качестве слушателя меня. Главное, что больше всего волнует Сашу – крест художника, его ответственность перед Богом, а, следовательно, и перед людьми за данный ему талант. Всякий творец остается таковым доколе он соработник Творца. Я знал, что Саша крестился в православие еще в СССР, что он человек верующий, и разговор не был неожиданным. То, что на картинах и рисунках Александра Путова почти отсутствуют Спаситель, Богородица, церкви, ангелы, другая религиозная атрибутика не мешает мне утверждать: Саша не лукавит, когда говорит, что ни одного мазка, ни одной линии не делает, не посоветовавшись с Господом, без Его согласия, то есть без молитвы. И я знаю, что это так и есть, хотя и не знаю, что это такое. Как же это, к сожалению, далеко от меня! Хотя я совершенно согласен, что не только икону писать или храм строить, – щи варить, дрова колоть, наконец, попку младенцу вытирать можно и должно с молитвой. Лучше получится. Случилось мне, нарушая невысказанный запрет, по острой необходимости, заглянуть Саше в комнату, когда он работал. О-о!, какое у него было лицо… Сосредоточенное, просветленное, отрешенное от мира каким-то внутренним восторгом.
Слушая Путова, читая записи его бесед с художником и интереснейшим человеком, Михаилом Григорьевичем Шварцманом, и другие, отрывочные и немногие записи (которые он вряд ли соберется обработать), я не нашел точных формулировок Сашиных взглядов. Но я убедился – наши мысли и на творчество, и на роль творца в выполнении замысла Творца тесно совпадают. Это дает мне право излагать Сашины идеи своими словами. Бог дает человеку талант, творческий заряд, – речь может идти и о науке, и об искусстве, и о самом незамысловатом ремесле – вовсе не для того, чтобы человек этот талант зарыл, то есть по лени, недомыслию, неуверенности в себе, предрассудкам отрекся от него. Иных останавливает распространенное мнение, будто творчество, особенно в области искусства, непременно ведет к тщеславию, гордыне, отдаляет от Бога. Конечно, зачастую так и случается. Но гордыня в человеке изворотлива, и может проявляться в чем угодно, в том же отказе от творчества, то есть зарывании таланта. Нет уж! Дан талант – изволь, трудись. Во славу Божию. Не знаешь как? – молись, Он подскажет. Господь призывает нас ко со-творчеству, и с нас будет строго спрошено, если вздумаем отлынить. Талант, данный человеку – знак доверия Бога, и горе тому, кто это доверие обманет. В том, что творчество может стать страстью, средством наживы, самовозвеличивания и иной греховности, оно, само творчество, не виновато. Как не виновата река в том, что в ней тонут неумелые пловцы. Ножницами можно искусно выкроить облачение иерарха, ими же выкалывают глаза кошке или обстригают лапки голубю. Что, после этого, долой ножницы? Оружие вручают воину для защиты своей страны и народа от супостата, и воин присягает стране и народу. Человека, который зарыл данный ему Господом талант или употребил не во славу Его, уподоблю воину, который применил оружие не по назначению или не применил, когда было необходимо, то есть клятвоприступнику. Своими размышлениями Саша сопроводил иллюстрированный каталог первой выставки в Хайфе. Некоторые я привожу, как подтверждение сказанного выше: …Цель жизни человека на земле, смысл ее и задача – восстановить утраченную связь с Небом.. …Долго блуждал я в потемках, пока душу мою не озарил луч света. Там, где сердце, разум и воля сливаются воедино, там, из глубины мироздания воссияла мне белая точка.. На черном… …Законы природы многообразны и имеют между собой определенную связь или рисунок. Этот невидимый мир связей и структур художнику дано отлично видеть, тогда, как большинство людей наблюдают лишь внешнее проявление в материи этих невидимых пружин бытия.. …Подобно тому, как законы в природе являются внутренней структурой ее, рисунок является структурой композиции, ее законом.. …Действительность, строго говоря, – это Бог. Все прочее же, либо действительным не является, либо является лишь в некоторой степени в меру участия Божеского как в природной стихии, так и в делах человеческих. …Предмет искусства – непознаваемое, ибо всё познаваемое – предмет науки и философии. И потому искусство надо видеть. Белая точка на черном,.. Белая точка на черном… Черное вокруг белой точки, Свет, озаривший ночное, Дух, одолевший тьму плоти, Псарь, покоривший бешеных псов страсти, — Белая точка на черном… Белая точка на черном… "Белая точка на черном" часто сопровождает Сашины записи и рассуждения. Я не стал спрашивать-уточнять, что имеется в виду. Вряд ли всё можно внятно объяснить словами. Впрочем, и не надо. Каждый волен понимать по-своему. Для меня это свет в конце тоннеля, выход из пропасти ада по "Паутинке" Акутагавы Рюноскэ, врата узкие… … В последний вечер вместе Саша увидел мой молитвослов. Долго листал... – Слушай, дай его мне. – Возьми. – Насовсем. – Что ты, Саша, он же потрепанный, клеенный-переклеенный, по листочкам распадается. Я тебе из Москвы пришлю точно такой же, новый. – Не надо. Отдай мне этот. По нему так много молились… Теперь этот молитвенник – ниточка, нас связующая. 2002 г. -------------------------------------------------------------------------------- * Скват – художническая коммуна в самовольно захваченном пустующем здании, из которого человека, переночевавшего там беспрепятственно три ночи подряд можно выселить только по решению суда. (Примеч. автора) * Ура! Один из них, Жан Миньян, наплевав на возраст, отыскал Сашу
в Плелане и снова стал организовывать его выставки и покупать его
работы. (Примеч. автора 2004 г).
|
