к началу раздела>>
к списку статей Константина Семенова>>

Константин Семенов

ОЛЕГ СТЕПУРКО – ДЖАЗИСТ В ХРИСТИАНСТВЕ

Фамилию Степурко я услышал едва ли не в первый день моего при­хода в наш храм. Степурко… Степурко. Что-то такое знакомое. Где-то я это уже… Та­кую фами­лию не перепутаешь, не то, что какие-нибудь, там, Иванов-Пет­ров-Семе­нов… Есть, вспомнил! Его короткие воспоминания об о. Александре Мене – нежные без сю-сю-сю, дружеские без хлопанья по плечу и – по-сыновьи поч­тительные.

Когда нас познакомили, я с удовольствием рассматривал его креп­кую стать, циркулем рисованное лицо. Рудый Панько, Солопий Чере­вик, Олег Степурко – одна ху­торская Диканьская бражка…

Через скорое время узнаю, он, оказыва­ется, джазист, джазовый тру­бач…

Общие друзья привели меня в его группу молитвенного общения, и тут я убедился, что наш весельчак-балагур (а кто видел угрюмого джази­ста? – пра­вильно, я тоже), мо­жет не только трепаться, – некоторые его шуточки меня по­рядком раздражали, – но и на­ходить у Свя­тых Отцов замечательные толкова­ния Священного Писания и дополнять их собст­вен­ными суждениями, подчас не­ожиданными и тем интересными. Бе­седы Оле­га будили мысль и желание глубже проникать в Слово Божие и тот год, что я ходил на его занятия, оказался незаменимым для моего становления как христианина. Неплохо, как оказалось, Олег знает и труды современных богословов: Алек­сандра Шмемана, Ио­анна Мейен­дорфа, Антония Сурож­ского, и, особенно, своего старшего друга, брата и духовного отца – Александра Меня. При этом ни разу не прозвучало что-ни­будь вроде "мы-ме­невцы" (я Кифин, я Аполлосов). Я не­медленно и на­всегда вышел бы из группы, хотя сам осознал себя верующим и кре­стился именно под воздействием услы­шанного на лекциях Алексан­дра Меня, и уве­ренно считаю его своим духовным отцом и Святым.

И, тем не менее, – не мог я относиться к Олегу очень уж серьезно. Джа­зист. Можно ли ждать чего-нибудь стоющего от – джазиста?..

Но – довелось мне посмотреть видеофильм о новогоднем празднике в Дет­ской Республиканской Клинической Больнице, которую опекает наш при­ход. Дед-Мороз – с трубой, Олег Степурко. При бороде, но без грима – щеки и без того румяные. Гово­рит весело, шутит, громко играет что-то бодрое джазовое. А вгля­деться в его глаза… в них столько пронзи­тельной нежности и боли за этих ребяти­шек, многие из которых от­сюда никогда не выйдут. Мы еще не умеем как следует ле­чить рак крови, по­чечную не­достаточность, аллергию, наруше­ния опорно-двигательной системы… Всё это – плата детей за прогресс тех­ноло­ги­че­ской цивилиза­ции, который, неизвестно куда, взмылено гонят взрослые.

Каж­дому ребенку Олег на прощание гово­рил: "Всё, сюда я к тебе больше не приду. Следующий раз ты сам (сама) придешь ко мне в гости, в храм Космы и Да­миана. Догово­рились?" Вот он, оказывается, какой, Олег…

–"–

Музыку люблю, сколько себя помню, а классику выделял с самой ранней поры. С джазом всерьез познакомился в середине 50-х, на кото­рые приходится разгар борьбы со "стилягами" и с иными проявлениями "растлен­ного влияния Запада". (Надо полагать, все остальные трудности были уже преодолены и за­быты). И хотя повсюду слышалось и читалось, что джаз – музыка толстых, за­гнивающего капитализма и прочий бред, ритмы джаза, его импровизации тут же прочно вошли мне в душу. Как ни старалось наше совет­ское вос­питание оглу­пить меня (во многом пре­успело, до сих пор чувствую), но каса­тельно джаза – не вышло. Джаз – это моё.

Приблизительно тогда же, оставаясь далеким от Бога, я стал заходить порою в храмы Божии. Послушать церковное пение…

Все существующие музыкальные стили, жанры и эпохи дружески, без рев­ности, соседство­вали во мне и после моего крещения, впрочем, и по сю пору…

–"–

Едва ли не для большинства верующих, особенного моего поколения, осо­бенно женщин, само со­седство слов "джаз" и "христианство" пока­жется прямо-таки кощунст­венным. Поначалу сочетание: православное христианство и джазо­вая музыка мне и самому показа­лось несколько странным. Хотя на самом деле странно то, что на себя, любящего джаз, я по­доб­ное со­мнение не распростра­нил. По мере вхождения в церковную жизнь мне пришлось ос­во­бождаться от многих предубеждений и пред­рассудков…

На самом деле вопрос о правомерности, уместности джаза в право­слав­ной традиции очень неоднозначный, зачастую – искусительный… И защищать джаз от многих – не сомневаюсь – несогласных, я хочу на при­мере творче­ства Олега Сте­пурко. Не потому, что думаю, будто бы он са­мый-самый. Просто я не знаком с другими джазистами – воцер­ковлен­ными православными христиа­нами.

Олег начал сочинять джазовые композиции, в том числе и для детей, еще в 80-х годах, и нашел поддержку Александра Меня, с которым дру­жил и много общался. Именно здесь делаю краткую биографическую врезку.

Родился в Москве – земляк; 1946 год – мальчишка!; закон­чил Мос­ков­скую Консерваторию по классу трубы – однако!; за­ни­ма­ется компо­зи­цией, – смиренно снимаю куплен­ную специально для таких случаев шляпу; пре­подает в ПГУ и "Гнесинке" – рад за его учеников…

Но начну я свои джазозащитные рассуждения несколько издалека…

…Мы охотно решаем за Бога, что Его оскорбит, что – нет. Интересно, хоть иногда попадаем в небо пальцем? И, тем не менее, вера в то, что Бог создал нас по образу Своему и по по­добию Своему – речь, разумеется, идет не о те­лесном подобии – дает нам некоторое право пы­таться су­дить о том, что Он приемлет, чего – нет. Поэтому я в меру своего, более чем полуве­кового житейского, и две­надцати­лет­него – церковного опыта, по­пытаюсь по­размышлять о нашей вере и способах ее вы­ражения.

Вера в Бога никак не ограничивается только знанием, что Он сущест­вует, что Он сотворил всё видимое и невидимое и нас, человеков, в том числе. Наша вера подразумевает также, что мы не просто дети Его, тво­рение Его, но именно люби­мые Им дети, для того и сотворенные, чтобы было, на кого излить любовь, и кто стал бы Его сотоварищами, соработ­никами, сотворцами, наконец. И эта Его любовь не ка­кая-то, там, отвле­ченная. Она обращена на каж­дого из нас. На каждого. Лично. Такое не просто трудно, – невозможно себе представить, ох­ва­тить разумом. Такое нужно су­меть, ухитриться как-то вос­при­нять, впитать ду­шой, и если удастся, – мы самые сча­стливые. Потому что не­выразимая ра­дость – быть любимым своим любимым Богом. В этом смысле Хри­стианство – радост­ная ре­лигия, дерзну сказать – самая радостная. Впро­чем, это не моя соб­ствен­ная мысль, а услышанная на проповедях и вычитанная и всем нут­ром – приня­тая. И если речь идет о такой вере, то Бог из только Творца вырас­тает (хотя, ка­за­лось бы, куда же еще?!) в Отца, в Папочку (именно так пе­реводят с ив­рита слово "авва"), Брата и Друга. И с таким Богом хо­чется об­щаться посто­янно. А уж как – от­дельный разговор.

Чем больше через чтение Священных книг проникаешься верой, присутст­вием Бо­жиим, тем сильнее лю­бовь к Нему, трепетная и нежная, личная, тем больше осознаешь, даже не мно­го-, но бесконечногранность Его Лично­сти.

Отсюда следует, что и языков общения с Ним – бесконечное разнооб­раз­ное мно­жество. Взять нашу земную любовь. Одна любящая женщина предается гру­сти томной, сидит в тиши и на балконе ночью тёмной... Другая норовит на­рожать сво­ему избран­нику де­тей, да побольше, чтобы было с кем разделить ра­дость любви к нему, не забы­вая при этом связать ему же нарядный теплый сви­тер и сварить любимый украин­ский борщ с грибами и фасо­лью, да к тому же улучить среди домашних дел минуту по­рез­виться, подурачиться, поддразнить своего милого, просто от пре­избытка нежно­сти.

А взять нас-мужиков! Один от любви к своей единственной в глубь двора бежит и до ночи грачьей…, другой уходит в тайгу, открывает там новый мине­рал и называет Её именем, а третий с упоением бросается к письменному столу и пишет: "Я боюсь поте­рять это светлое чудо,/ что в глазах твоих влажных застыло в молчаньи…"

Неужели какой-то из этих языков любви выше, какой-то ниже?

Кто-то, не находя достойных слов для выражения любви к Богу, годы стоит на камне. Другой берет плотницкий топор и рубит двадцатидвух­главую цер­ковь. Третий принимает обет безбрачия, чтобы ничто не стояло между ним и Ним, а четвертый вос­питывает дюжину своих и приемных детей и учит их лю­бить людей и Бога.

Случа­ется, то, как мы выражаем свою неизбывную неж­ность к Па­почке, со сто­роны пока­жется легкомысленным трёпом и балагурст­вом. Иной щенок, от любви к хо­зяину, весь аж не может и рычит на него, и пальцы грызет в упое­нии, даже подчас до­вольно больно. У щенков ведь зубки остренькие… И всё это, уверен, дорого Богу, если от всей любя­щей души.

Звук, жест, телодвижение спокон века были языком общения, выра­жения по­клоне­ния чело­века богам и благоговейной любви – к Богу. И думать, что звуки могут быть исключи­тельно торжественный Бахов­ский хорал или фуга, а жест – только поклон и колено­преклоне­ние, значит, приписывать Богу убоже­ство вкусов и дешевое тщеславие, сводить все от­ношения с Ним к мрачному фанатизму Торквемады. Где ж тогда лю­бовь, уважение, со­работни­чество, дружба? Ведь и человеческая дружба, если настоящая, ни­когда не бывает без уваже­ния но, не опускаясь до фамильярности, не чурается шутки и дру­жеской подначки.

Взять историю общения с Богом царя Давида. Пыл­кий сангвиник, на­де­лен­ный от Него талантом и военачальника, и государственного дея­теля, и – барда. Его псалмы – предтеча бардовских песен: сам сочинил стихи, сам по­ложил на музыку, сам спел под собственный аккомпане­мент. И сопровождал он свои песни-псалмы игрой на инструментах, тоже более подходящих для лесного кос­терка и небольшой дружеской компании. Библейские энциклопедии и сло­вари в один голос утвер­ждают, что псалтырь и шошан – струнные щипковые инст­рументы, напо­минающие современную гитару.

Теперь вспомним причину ссоры Давида с женой Мелхолой. Когда он по­лучил от Бога благословение на то, чтобы перенести ковчег Завета в свой город, то, не в силах сдержать восторга, "Давид скакал из всей силы перед Господом; одет же был Давид в льняной эфод. Так Давид и весь дом Израилев несли ков­чег Господень с восклица­ниями и трубными звуками". (Цар. 6, 14-16). Взглянем на эту картину с точки зрения стро­гого ревнителя благочестия. Царь, первое лицо государства, в нижней одежде младшего священника, то есть в подряс­нике, ска­чет коз­лом, во­пит… И когда Мелхола, встре­тив его, ска­зала: "Как от­личился царь Из­раилев, обнажившись сегодня перед гла­зами рабынь рабов своих, как обнажается какой-нибудь пустой человек!" (2 Цар. 6, 20). Пе­ре­вожу с древнеев­рейского, которого не знаю, на современ­ный русский: "Додик, сты­доба?! Ты что, совсем рехнулся?! Как людям в глаза смотреть бу­дем?!" И с точки зре­ния того же ревнителя она совершенно права. Не стану приводить отповедь, кото­рую дал Давид Мелхоле, желаю­щий найдет ее в дальнейших стихах главы. А что касается Бога, то Его оценка пля­сок Давида очевидна. Давиду Он помогал во всех его де­лах, а Мелхолу нака­зал бесплодием. Именно за то, что она ис­кренней любви к Богу предпо­чла истовое равняйсь-смиррна! на ритуальные предписания, ею самой установ­лен­ные, что на деле – то же язычество.

Предслышу возражение: тоже, сравнил! Давид – царь, ему всё дозво­лено! Отве­чаю – перед Богом мы все равны, от царя до самого незамет­ного его под­данного.

Рассказы о том, что богослужения, принятые у некоторых южных христи­ан­ских на­родов, у тех же коптов, сопровождаются зажигатель­ными плясками и развеселыми пес­нями, у многих из нас вызывают брезгливое "фи". Что до меня, – да непривычно, да странно. Но Богу виднее, годится такой язык общения с Ним или нет. И если эти пля­ски не переходят в истерический экстаз, в скотства, не хочу их называть, осу­ж­дае­мые и Ветхим и Новым заветами, то для меня они лишнее подтвер­ждение того, что язык об­щения с Богом может быть самым раз­ным и не­обычным, лишь бы не противо­речил за­поведям Господним. Тем более что мы не знаем, какие мелодии, какие ритмы были рас­пространены в библей­ские и евангелические времена.

Не знаю, насколько убедительными покажутся мои доводы и рассуж­дения. В первую очередь это зависит от того, кто как открыт для различ­ных мнений…

А теперь – снова о творчестве Олега…

Года три назад в ДК им. Серафимовича на ве­чере памяти о. Алек­сан­дра Меня прозвучал отрывок из рок-оперы Олега Сте­пурко "Царь Иу­дейский" по мотивам одноименной драмы К.Р., повествующей о послед­них днях земной жизни Спа­сителя. Ну, ребята, это было что-то необык­новен­ное! Я, едва отзву­чала по­следняя нота, не дождав­шись перерыва, рванул, отдав­ливая чьи-то ноги, из зала. Отыскать ав­тора и – выска­зать ему всё, что я о нем думаю. Так, за кули­сами его нету. За де­корациями в глубине сцены – нету. В WC – тоже. Куда же он, холера, затырился?! Рва­нул очеред­ную дверь – вот он где! Сидит, голуб­чик, сжался, спрятался в кресле. Физионо­мия красная, надутая, глаза вы­пучены, пот – струями… Я ему под нос – два боль­ших пальца, сам приплясываю. От вос­торга. Он, хрипло, – ну как? Я – снова два больших пальца, ему, под нос. – Не, точно? – Ага! На­стоящих муж­чин – красит малословие…

Но ведь Степурко, говорят, не только композитор, но и высокого класса джазовый тру­бач. Так хотелось послу­шать Олега вживую, не в за­писях! Надо ведь не только понаслышке знать, как вкусно хвалимое блюдо, не только поню­хать-по­пробовать на язык, но и отве­дать в полной мере. Я всё канючил-приста­вал к Олегу, чтобы он позвал меня на свое выступление, и как раз на Ни­колу зимнего 2001 г. дове­лось. Кафе "Ма­жор", родной дом многих московских джази­стов, было переполнено. Я шел на Сте­пурко, и Степурко превзошел все мои ожидания. Два часа мастерства, обая­ния и темпера­мента. Олег не только классно дул в свою медь-ла­тунь. Он подбадри­вал со­товарищей, свистел в два пальца и во­обще, резвился, да не прозвучит это слово легко­весно, как молодой па­рень, и, тем самым, связал воедино весь вечер на радость присут­ствую­щим …

А под Рождество прошлого года случай привел меня в театр им. А.Н.Островского на дет­ский спектакль "Тайна Рождественской звезды" – ре­жис­сер-постановщик Сергей Во­робьев, автор текста Сергей Бычков, композитор Олег Сте­пурко. Спектакль если и не исключительный в своем роде, то, во вся­ком случае, из ряда вон выходящий, и я хочу оста­новиться на нем подробнее.

Самое новое и самое ценное в том представлении, адресован­ном де­тям всех воз­растов, то, что в нем не было обязательной для советских времен новогодней бездухов­ной нудьги. Хорошо, если только с Дедом-Морозом, Снегурочкой, зай­чиками-белоч­ками и "Раз-два-три – ну-ка, елочка, гори!", если без агитпропа, или Бабы-Яги-леших-кикимор и про­чей языческой отравы. Вместо всего этого была поставлена замечательная сказка-прав­да о Рождении Бога и Спаса нашего любимого Иисуса Хри­ста. И показан спектакль был не какой-нибудь избранной воцерковлен­ной, знавшей, куда идет, публике. Театр им. А.Н.Островского нахо­дится в Кузьминках, районе, населенном, в основном, семьями работников АЗЛК, значительная часть которых стала москви­чами сравнительно не­давно, и в высоком театральном искусстве, как правило, неиску­шенная. Не исключено, что для многих зрителей-детей такое безыскусное изло­жение ис­тории Вочело­вече­ния Господа было первым приобщением к ценностям христианства. Можно бес­конечно спорить о том, не является ли святотатством исполнение ролей Ио­сифа, Богородицы, Младенца ак­терами и куклой. Убеж­ден, – нет. Что же до конкрет­ного вопло­щения темы – судить труднее. Мне не с чем сравнивать, я не видел других пред­ставлений на христианские темы. Могу лишь засвидетельст­вовать, что дети, в том числе самые маленькие, детсадов­ского возраста, слушали, пол­ные внимания, не шу­мели, не капризничали, не просились в туалет или по­есть весь час, что шел спектакль. А когда Ирод начал вопить: "Я са­мый могучий! Я самый бога­тый! Я самый мудрый!", на каждое это "Я!" звенело дет­ское: "Нет! Нет! Нет!" – бро­шенное в их души зерно было при­нято. А что уж из него вырас­тет, зависит и от них са­мих, и от ро­дителей, и от всех нас.

Давать более внятную оценку спектаклю мне трудно: я не театрал, тем бо­лее, не те­атральный критик. Спектакль адресован моим внукам-правнукам. Со­бытия, отраженные в нем, мне давно известны, ничего но­вого. Добротный ров­ный, без взлетов и провалов текст. Единственно, что меня покоробило – танец живота, дважды исполненный перед царем Иродом. Разумеется, нравы того царского дворца были вовсе не мона­стырскими, но зачем же так откровенно? Не рано ли детям видеть изви­ваю­щиеся обнаженные торсы и подробно обтянутые ягодицы танцов­щиц? Но я тут же себя пристыдил. Мне с моим богатым вооб­ражением, сцена могла показаться эротической. А дети в таком возрасте, как пра­вило, слишком неиспорченны для подобных не­чистых мыслей…

Зато музыка – самого высокого класса. О. Степурко удалось языком джаза пере­дать и Благую Весть и смирение, с каким Дева ее приняла; и смятение Ио­сифа (его от­лично играл артист Юрий Финякин!), узнав­шего, что его еще-не-жена уже беременна неизвестно от кого; и путь в Вифлеем; и поиски ночлега – одна из самых сильных сцен спектакля – и все иные, нет ну­жды перечислять, события Рождества. А какими издева­тельскими пассажами изображено ничто­жество Ирода! А тема волхвов. Вос­ток… мо­нотонно-таинственный. Своим джа­зо­вым ритмом Олег при­ближает его к нам, делает своим, родным. И слышишь у Степурко и тре­вогу за Младенца, и благоговение к Собы­тию, и лю­бовь к Богу…

Но я не могу отделять музыкальные и иные достоинства спектакля от глав­ной оценки спектакля – насколько он во славу Божию. Сидя в зале, я задавал себе вопрос, повел бы я, с моим жизненным и церковным опы­том, своих детей или внуков на такой спектакль или нет? Насколько он душеполезный? С него ли начинать религиозное вос­питание ребенка? Скорее всего, повел бы… И во­обще, чем больше будет добрых дет­ских спектаклей на христианские сюжеты, тем легче будет воспитать поколе­ние людей верующих, а что это значит для России объяснять излишне.

–"–

Мне нечасто удается встречаться с Олегом. Реже, чем хотелось бы. Знаю, что он много работает во всех своих ипостасях: педагога, компози­тора и испол­ни­теля. У него группа. Из тех, кого я знаю – два молодых та­лантливых парня, ги­тариста, и совершенно потрясающий ударник, его сын – Максим.

К сожалению, у Олега возникли нелады со здоровьем, моторчик на­чал да­вать перебои… Поберечь бы себя, но Степурко из тех коней, кото­рые, будучи бережеными, – первые из первых с ног падают. Поэтому я делаю то, что от меня зависит, поминаю в своих утренних молитвах. Прошу у Господа для Олега того, чего прошу и для других, о ком молюсь: здоровья, долголе­тия, успехов на всех поприщах. А специально для Олега (с несколько потре­бительским интересом) – совершенствования его джа­зового языка общения с Богом. Нам на ра­дость и пользу.…