вернуться к содержанию>> к началу>>

1. «ЕСЛИ ЗЕРНО, ПАДШИ В ЗЕМЛЮ, НЕ УМРЕТ...» 1

Ушел из жизни протоиерей Александр Мень — человек, составивший эпоху в духовной жизни Москвы. Отец Александр родился в Москве в 1935 году. В 1958 году он оканчивал пушно-меховой институт, но диплома не получил из-за идейных разногласий с преподавателями кафедры философии. В том же году был рукоположен в сан диакона, а в 1960 году — в сан священника. С 1968 года и до кончины служил в крошечной церкви поселка Новая Деревня близ г. Пушкино Московской области.
Отец Александр был человеком ярким, талантливым, жизнерадостным, остроумным и одновременно — человеком глубокой веры, чуткости, умевшим в самой сложной и деликатной ситуации найти нужное слово, верный тон. Есть немало великих людей, рядом с которыми чувствуешь себя маленьким, незначительным. Но по-настоящему велик тот, рядом с которым начинаешь и себя ощущать лучше, достойнее. Таким человеком был о. Александр. Люди не только получали от него моральную и духовную поддержку, мощный заряд энергии, но становились выше своих слабостей и грехов, понимая: этот человек не осуждает тебя, он сочувствует и любит. Как о мудрости Творца, по слову апостола, мы узнаем из рассматривания окружающего нас мира, так и о любви Бога мы узнаем, встречая любовь в другом человеке. Именно такую любовь дарил своим ближним о. Александр.
Вера в Бога предполагает некое знание, ибо нельзя полюбить то, о чем не знаешь. Своим знанием Бога и тех путей, которыми Он открывался людям на протяжении известной нам истории цивилизации, о. Александр делился в своих книгах. Книги эти были написаны в расчете на нашего современника, с учетом всех наших проблем и запросов. В его труде «Сын человеческий» живо и глубоко рассказывается об Иисусе Христе, о евангельских событиях. Книга была задумана как введение к самостоятельному чтению самого Евангелия. Кроме этой книги о. Александр Мень написал шесть объемных томов, объединенных в серию под названием «В поисках Пути, Истины и Жизни». В них наряду с изложением исторического аспекта библейского повествования рассказывается и о духовных исканиях мыслителей Древней Греции, Индии и Китая.
Три небольшие книги — «Как читать Библию», «Небо на земле» и «Таинство. Слово и Образ» — имеют целью помочь читателю войти в две самые важные для христианина сферы: Священное Писание и Священное Предание в форме богослужения, совершаемого в Русской Православной Церкви.
Последние несколько лет о. Александр посвятил фундаментальному труду — «Библиологическому словарю». Это три тома, хорошо иллюстрированные, вобравшие в себя сведения не только по всем аспектам науки, изучающей библейские тексты, но и о всех исследователях, оставивших след в этой области.
Им написано более пятидесяти статей в русских и зарубежных богословских журналах, а в недавнее время — и в советской периодике. Последние два года по 4-5 лекций в неделю в до отказа наполненных залах клубов, домов культуры, школ и библиотек.
Слова апостола Павла из первого Послания к Коринфянам приложимы и к о.Александру: «...благодатию Божиею есмь то, что есмь; и благодать Его во мне не была тщетна, но я более всех их потрудился; не я, впрочем, а благодать Божия, которая со мною».
Тяжесть потери не только в том, что оборвалась жизнь выдающегося человека в расцвете сил и изобилии планов, не только в невосполнимости утраты для всех, кто его знал, любил и жил его постоянной духовной поддержкой. Страшно за народ, за общество, в котором такое возможно. Сколь же высока степень озлобленности и агрессии, если рука убийцы может подняться на священника, служителя Церкви Божией? Причем такого, который у любого нормального человека вызывал лишь чувства уважения и любви! Тяжело и страшно на сердце от этого жуткого и нелепого преступления.
Каковы были мотивы преступления — уголовные или политические, — предстоит разобраться следствию.
В мире нет ничего случайного. Отца Александра убили в день тезоименитства святейшего Патриарха Пимена, ушедшего из жизни весной этого года. Отпевание и погребение совершались в день Усекновения главы Иоанна Предтечи, казненного по приказу пьяного царя Ирода. Отпевание совершал митрополит Крутицкий и Коломенский Ювеналий в сослужении более шестнадцати священников Московской епархии. Более трех тысяч человек пришли проститься с отцом Александром.
Будем помнить слова нашего Господа: «Если пшеничное зерно, падши в землю, не умрет, то останется одно, а если умрет, то принесет много плода».
Вечная память тебе, наш дорогой и любимый отец Александр, вечная память!

2. «ОТМЕНИТЬ СМЕРТНУЮ КАЗНЬ — ГОРАЗДО ГУМАННЕЙ И БЕЗОПАСНЕЙ» 2
Выступать против казни меня заставляет ряд причин, прежде всего — нравственного порядка. Во-первых, санкционируя смертную казнь, мы понуждаем ее исполнителя убивать человека. Причем человека, который лично ему ничего не сделал. Мы толкаем его на смертный грех. Во-вторых, у осужденного отнимается возможность покаяния. Подумайте: ведь совершивший преступление в 25-30 лет, быть может, совсем иначе посмотрит на него в 60-70. Осужденный пусть даже на пожизненное заключение сохраняет шанс — встать на другой путь хотя бы внутренне, для себя лично. Это не изменит его мирской судьбы, но в Вечность он уйдет совсем другим. Мне как христианину, естественно, важна посмертная судьба человека, а она зависит от того, как прожита жизнь земная.
Наконец, известно, что случаются судебные ошибки. Их нельзя исправить в случае смертной казни, но возможно — в случае пожизненного заключения. И пока вероятность судебных ошибок не исключена — а исключить ее нельзя, — этот фактор нельзя сбросить со счетов.
Более того, я считаю, что само существование смертной казни поощряет общество к жестокости, к агрессии. В конце концов, обществу важно не то, что преступника обязательно убьют. Важно, чтобы он был изолирован, обезврежен. Кстати, именно об этом говорит библейское «око за око» — эта заповедь ограничивает возмездие. Ее часто понимают наоборот — «смерть за смерть». Вы помните — это ведь лозунг Великой Отечественной войны 1941—1945 гг. Он должен был вызвать ненависть к врагу. Но сколько же можно вызывать ненависть и жить в состоянии войны? По-моему, сейчас нужнее другое... И поэтому, мне кажется, что смертная казнь есть следствие не необходимости, но чувства мести.
Есть еще одна весомая причина — практическая. Мне кажется, что заслуживают серьезного отношения свидетельства юристов-профессионалов. Многие из них считают, что ужесточение наказания не снижает преступности. Неотвратимость наказания удерживает гораздо сильней, чем его жестокость. Другое дело, что для того, чтобы расплата за преступление стала неотвратимой, нужно сделать очень много и, в первую очередь, создать человеческие условия работы милиции, вернуть ей былой престиж. Здесь для государства широкое поле деятельности — от повышения зарплат и пенсий милиционерам до книг, фильмов, спектаклей...
Я считаю, что замена смертной казни пожизненным заключением и эффективней, и гуманней. Пока что большинство населения выступает против этого. Но государство, руководители страны, должны идти впереди симпатий и антипатий массы не только в вопросах политических... А твердая гарантия пожизненной изоляции, скорее всего, умерит страсти. Конечно, нужно убедить народ. Но и сил для этого достаточно — за это могут взяться и государство, и пресса, и литература. И Церковь тоже.

3. НЕЛЬЗЯ РЕЛИГИЮ ПРЕВРАЩАТЬ В ШОУ 3
— Отец Александр, вы не сразу пришли к служению: атеистическая семья, биофак МГПИ, работа в Академии наук, кандидатская диссертация по генетике. И вдруг в 33 года резкий жизненный поворот — поступление сразу в 4-й класс Московской духовной семинарии, в 1973 году — сан дьякона, потом священника, ваша жизнь связывается с Ленинградским районом столицы, с церковью Знамения Божией Матери. А все-таки, как вы пришли к вере?
— Уверовал я в 19 лет, произошло это как бы в один день, но явилось итогом всей прошедшей жизни. И здесь Промысел Божий. Я понял, что наряду с миром видимым существует мир невидимый, духовный, что своим бытием мир обязан Господу, что наша земная жизнь лишь миг, и она должна быть посвящена духовному служению. Я продолжал занятия биологией, которую очень любил и люблю, но моя жизнь стала осмысленной, прочитал Евангелие, крестился. А в какой церкви найти опору — такой вопрос, конечно, не стоял. Русский, живу в России — конечно, мое место в Русской Православной Церкви. Иногда спрашивают: а как же вы совмещаете научное и религиозное мировоззрение? Вполне органично! Разве то, что мы согласно теории эволюции произошли от обезьяноподобных предков, отменяет высшее предназначение человека в этом мире?!
— Александр Ильич, над вашим рабочим столом портрет о. Александра Меня. Вы были знакомы?
— С Александром и его братом Павлом я дружил еще с детства, были соседями, жили на Серпуховской улице. Тогда меня не интересовала религия, а мать о.Александра Меня крестила своих детей при рождении, дала им религиозное воспитание. У них дома уже тогда была целая право-славная библиотека, и поэтому, когда меня заинтересовали вопросы веры, то мне было где взять необходимые книги. Но и в дальнейшем знакомство с Александром Менем оказало большое влияние на мое формирование, ведь христианство о. Александра Меня — это глубокая вера, полная любви и радости, ориентированная не на средневековье, не окаменевшая, а являющаяся источником вечного возрастания в познавании Христа, Сына Божьего.
О. Александра иногда обвиняют в том, что он экуменист, и это звучит как обвинение в неправославии. Но экуменист — это человек, выступающий за диалог и взаимопонимание всех христианских конфессий. А разве не в этом долг православного христианина? Никаких отступлений от канонов Православия у о. Александра Меня не было.
— Раньше Церковь была в опале, сейчас развивается свободно, по телевизору, на рок-концертах, в цехах и больницах — везде можно увидеть священника…
— Раскрепощение духа — великое дело, но вот с постоянным мельканием священнослужителей явно перегнули. Нельзя религию превращать в шоу, в дежурный элемент всяческих мероприятий. Православие сейчас хотят использовать и правые и левые. К чему хочется призвать сегодня верующих? К смирению и еще раз к смирению. Только обуздав гордыню, можно стать православным. Нельзя использовать принадлежность к Церкви для самовозвеличивания: я, мол, православный, лучше всех неправославных. Только осознав свою греховную немощь, сочетая любовь к своей матери с уважением ко всем матерям, можно войти в лоно Церкви.
— Батюшка, много ли людей к вам приходит?
— Конечно, много, и это радует. Иногда по шестнадцать пар за воскресенье венчаем, по несколько сотен приходят на службы. Жаль только, что многие желающие принять крещение не дают себе труд даже почитать Евангелие. Так кого ж обманываем? Принимаем Таинство Крещения по мо-де, ради галочки. Вступление в лоно Церкви — это, простите за сравнение, нечто несравненно большее, чем вступление в КПСС. В партию как массово вступали, так теперь и выходят, а выход из Церкви, переход в новую веру — считанные случаи.
— Надежда на Православие, вера в Русскую Православную Церковь велика в России. В этой связи многих тревожит наступление на РПЦ со стороны Русской Зарубежной, Катакомбной церквей, униатов. У Московского Патриархата отнимаются храмы, приходы, как, например, недавний случай в Суздале, когда приход о. Валентина перешел в юрисдикцию Зарубежной Церкви. Не хочется никого оправдывать или осуждать, но в чем причина конфликтов?
— Все имеет исторические корни. После Октябрьской революции миллионы православных россиян, особенно среди тех, кто оказался заграницей, не приняли новой власти и тех соглашений, которые были установлены между ней и Московской Патриархией. Возникла Зарубежная Православная церковь. С другой стороны, часть православных в России также не захотела мириться с новыми реалиями. Появилась Катакомбная (Истинно Православная) церковь.
Но сейчас время другое. Святейший Патриарх Алексий — человек мудрый, уважающий свободу каждого человека, прогрессивно мыслящий, истинный духовный вождь российского православного народа. Он прилагает немало усилий для объединения всех православных россиян, неоднократно предлагая зарубежью начать переговоры. С их стороны выдвигаются условия: всеобщее покаяние Московского Патриархата за связь и сотрудничество с большевиками. Но логично ли это требование? Ведь сами-то деятели зарубежья находились в полной безопасности, а в России Московский Патриархат находился в невообразимо трудных условиях, с болью идя на компромиссы, поддерживал огоньки веры. Так зачем же обвинять? То же и с Катакомбной церковью. Не впадают ли они в гордыню, лелея свой образ «мучеников и борцов с режимом»? Зачем этот раскол, раздел храмов? И у Катакомбной и у Зарубежной церквей есть свои заслуги перед Россией, а у Московской Патриархии — свои. Каждая из Церквей несет свою долю ответственности перед Богом за врученную им паству. Так давайте делать общее дело.
— Александр Ильич, вы депутат Моссовета от движения «Демократическая Россия». Не трудно ли совмещать депутатство и церковную деятельность?
— Не мне судить, насколько я полезен в Моссовете, но вообще священник там нужен, ведь подавляющее большинство депутатов далеки от веры. А за этот год я и венчал их, и крестил, пытался приблизить к вере, рассказать о Православии. В Моссовете вхожу в подкомиссии по вероисповеданию, милосердию и благотворительности. Работаем над реальным воплощением Закона о свободе совести. Вот и в Ленинградском районе, на Фестивальной улице рядом с нашим храмом, что на Смольной улице, должна быть отреставрирована и открыта еще одна церковь, третья в районе.
— Батюшка, чем бы вы хотели закончить разговор?
— Мы очень долго строили общественный строй, стоивший многих миллионов жертв. Теперь строим что-то новое, но надо понять, что наша жизнь зависит не от политических структур, а от того, сколько добра принесем друг другу, сообразуясь с Законом Евангельским.
Да благословит Вас Господь!

4. ЦЕРКОВЬ ДОЛЖНА БЫЛА ЗАЯВИТЬ О СВОЕМ СУЩЕСТВОВАНИИ 4
— Мешает ли вам в церковной работе ваша общественная деятельность?
— Знаете, честно говоря, я в значительной мере сейчас от нее отошел. Объясню почему. В конце 1989 года, когда готовились выборы в Моссовет, и в начале 1990, когда они состоялись, мне казалось очень важным участие в них священнослужителей, поскольку поднимающаяся и освобождающаяся от всех пут Церковь должна была заявить о своем существовании и о своей озабоченности, внимании к духовным нуждам общества. И наоборот — нужно было убедить общество в необходимости помочь Церкви распрямиться. И поэтому я думаю, что вхождение священнослужителей на том конкретном этапе истории и в парламент России, и в парламент Москвы было необходимо и сыграло свою роль. Нам тогда удалось сразу создать комиссию Моссовета по вероисповеданию, позже она получила более широкое название — «по свободе совести, вероисповеданиям, милосердию и благотворительности», и надо сказать, что депутатский корпус саму идею такой комиссии, выдвинутую тремя священниками-депутатами — кроме меня, еще о. Владимиром Тимаковым и о. Василием Фонченковым, — принял тогда единогласно. Это было важно для того, чтобы обозначить в умах москвичей, в данном случае, что проблемы возрождения церковной жизни не менее важны, чем вопросы транспорта, производства и культуры. Председателем комиссии был избран Валерий Борщев, известный правозащитник. Не подумайте, что мы приписываем себе какие-то особые заслуги, но самый факт постановки вопроса, я думаю, сыграл определенную роль в том, что в Москве вместо сорока шести церквей (к началу 1990 года) сейчас действует около двухсот, и этот процесс продолжается, так что все это было не зря. Однако нужно сознаться: я довольно скоро понял, что работа и в Моссовете, и на приходе требует отдачи всех сил и сверх этого, и приходится выбирать. Вот о. Глеб Якунин ушел за штат, избрал для себя политику; вероятно, по структуре его личности, он принял правильное решение. Ну, а я предпочел работу здесь, в церкви. Хотя и принимаю участие в наиболее важных заседаниях сессий, но все же я депутат не очень активный. Думаю, при депутатском корпусе в 500 человек (один так называемый «малый совет» — 120 человек, это те, кто получает за свое депутатство зарплату) там есть кому проявлять активность. А если говорить о работе Моссовета в целом, то мне кажется, что главный недостаток его, как и парламента России, в том, что он был избран, в сущности, методом случайным, исключительным, смотрели в первую очередь — коммунист, не коммунист, возраст, профессия, а людей фактически не знали. Когда избирают человека как представителя партии, то ясно, какую программу он будет отстаивать, чего добиваться; здесь же все шло на эмоциональной волне.
В первое время «Демократическая Россия» объединяла 70-80 процентов депутатского корпуса Моссовета, а сейчас дай Бог если 30 процентов наберется; все эти демократы оказались в другом лагере, ближе к коммунистам. Отсутствие института партий, на мой взгляд, главная червоточина, которая объясняет неуспех работы парламента, как российского, так и московского.
— О. Александр, спасибо за этот нечаянный экскурс. Но вернемся к положению Церкви. Последнее, что я хотел бы услышать, — в чем ваша главная надежда на возрождение церковной жизни в России и что вас больше всего тревожит в ее нынешнем состоянии?
— Моя главная надежда — на милосердие Господа нашего. Долгий мучительный период российской истории, все тяготы и страдания, вынесенные нашим народом, будем надеяться, послужат для нас достаточными испытаниями, чтобы Бог явил нам милость и Россия обратилась к Нему вновь. А если говорить в плане земном, мои надежды в значительной степени связаны с личностью нынешнего Патриарха. Я вижу Промысел Божий в том, что в тяжкое для России время на это место встал человек исключительной любви и заботы о Церкви. Думаю, что энергия и активность, которые проявляет Святейший Патриарх, находятся на пределе человеческих возможностей: он бывает во множестве мест, во все старается вникнуть, реакция с его стороны всегда открытая, благожелательная, широкая; прочитывает решительно все документы, к нему поступающие, у меня не однажды был повод в этом убедиться. Другое дело, что, быть может, у его окружения, администрации не все находит адекватное понимание...
— И сочувствие?
— Да. Но сама личность Патриарха — это, я считаю, просто милость Божия к нам, несомненно.
— Слава Богу, коли так. Ну, а что же вас все-таки тревожит?
— А тревожит... Скорее всего, то, что принято называть «средним классом» в нашей Церкви. Происходит то же, что и во всем обществе. Когда пришла какая-никакая свобода, на смену страху, запуганности, подавленности вдруг явились амбициозность и безответственность; выходят на поверхность, так сказать, модернизированные язвы все того же большевизма. Главная опасность — гордыня, превозношение, которые пытаются выдать за «ревность по дому». И это очень странно, тем более, что на уровне личной жизни Церковь всегда проповедует смирение. Но вот на передний план жизни церковной вырывается самовосхваление; дескать, если мы православные, следовательно, мы единственно правы, а остальные неправы, мы правое дело совершаем (что бы мы ни делали), а остальные все делают неправильно. Это выражается не только в словах, не только в отсутствии подлинного братолюбия к своим же единоверцам, если они хотя бы на йоту мыслят по-другому; это проявляется и во враждебном, подозрительном отношении к иным христианским конфессиям, при всем том, что мы охотно получаем от них всяческую помощь. Это выражается в таком совсем уж не христианском явлении как антисемитизм, и, конечно, это все проявление примитивного желания быть первыми, быть лучшими, желания самим себе дать самую высокую оценку... Я полагаю, Бог будет оценивать нас, а не люди, не мы сами.
— Не кажется ли вам, что это знакомая нам уже по истории попытка «воцерковить», ну, разумеется, в кавычках, ту агрессивность, которая сейчас разлита, распространена по всему обществу, что это попытка ввести ее в область, ей чуждую и противопоказанную? Тут есть, так сказать, психология отдушины, психология подмены, когда агрессивность и злоба как бы обретают идеологическую легитимность и уже не кажутся отталкивающими даже на уровне самосознания.
— Я понимаю ваш вопрос. Действительно, есть опасность освящения авторитетом Церкви этой естественной человеческой ксенофобии, желания найти врага, покарать виновного...
— Психологически это исходит из других источников. За Церковь же цепляются как за атрибут новой идеологии...
— Да, так и создаются опять новые мифы, опасные мифы. И снова болезнь выдается за здоровье и оттого не поддается лечению. И все только потому, что мы всегда, де, были самые лучшие, а теперь как же нам вдруг оказаться плохими? Огромная духовная беда в том, что вместо ориентации людей на признание своих грехов и ошибок, отречения от темного, мрачного и безобразного в прошлом, всему этому выносится оправдательный вердикт. И вместо покаяния народ призывают искать врагов, предъявлять к оплате накопившиеся счета, как недавно один видный иерарх заявил в своей обширной статье в «Советской России». Это плохая духовная школа, от нее не будет добра. Я думаю, важнее всего сейчас смирение перед Богом и напоминание о том, что Бог гордым противится, а смиренным дает благодать. Мы едва ли можем привлечь кого-либо своей гордыней. И не в том дело, чтобы непременно осознать себя плохими или немощными. А в том смирение, чтобы не давать себе высоких оценок и трудиться, трудиться для Бога на всем жизненном поле, что простирается перед нами сегодня. Трудиться, не ожидая непременного признания, не ища популярности, в ощущении самоценности добра, находя в доброделании удовлетворение и радость...

5. С ВЕРОЙ, НАДЕЖДОЙ, ЛЮБОВЬЮ 5
— Отец Александр, вы вели воскресную школу в храме в те времена, когда таких школ было еще очень мало. Кто приводил детей в школу: родители, которые были в основном уже воцерковлены, или те, кто только что крестился? Когда воскресную школу начали посещать дети, родители которых недавно крестились?
— Родители детей, которые посещали нашу первую воскресную школу в 1991—1993 годах, были в основном нашими прихожанами, хотя и не только. Я бы сказал так, что, наверное, половина родителей воцерковлялась вместе со своими детьми, а из оставшейся половины примерно тридцать процентов — дети, родители которых не ходили в церковь, или если и ходили, то крайне редко, только процентов двадцать — дети тех, кто уже были воцерковлены и которых можно было назвать зрелыми христианами.
И вот эта вторая группа наиболее интересна тем, что родители говорили: «Мы люди неверующие, но мы хотим, чтобы наш ребенок знал о Церкви, был христианином...».
— Существует ли разница между детьми, родители которых только что крестились или собираются креститься, и детьми, которые живут в верующих семьях, родители которых ходят в храм, участвуют в приходской жизни?
— Честно говоря, я особой разницы не вижу. Правда, была одна семья, где родители появлялись в церкви чрезвычайно редко, а дети — их было пятеро — ходили в нашу воскресную школу. Им было интересно. Сейчас младший из этих детей по любому случаю принимает участие в наших утренниках, которые организуются воскресной школой. Ну, а старшие как-то перестали ходить. Но вообще-то надо сказать, что самый благодатный возраст для посещения воскресной школы — от 7 до 9 лет.
В более раннем возрасте посещение воскресной школы сопряжено с большими сложностями: дети нуждаются, в частности, в специальном подходе к ним, хотя и это возможно. Ну, а после 13-ти дети уже в достаточной степени самостоятельны, более критично мыслят, им уже трудно быть в воскресной школе, программа которой ориентирована в основном на детей младшего возраста. Здесь требуются какие-то особые занятия, рассчитанные на детей старшего возраста. Нельзя, в частности, ограничивать работу с детьми лишь регулярными занятиями, где что-то рассказывается. Им уже в школе много рассказывают. В этом возрасте большее значение приобретают какие-то поездки, экскурсии.
— Как вы считаете, какое значение для детей этого возраста в процессе их прихода к Богу и дальнейшей жизни с Богом в Церкви имеет воцерковленность их родителей, преподавателей обычных общих школ?
— Я думаю, на этот вопрос сейчас ответить невозможно. На него можно будет ответить лет через 10 или 15, опросив людей, которые были у нас в воскресной школе. Я думаю, они тогда смогут дать оценку с дистанции определенного возраста; ответить, что на них оказало большее влияние — родители, воскресная школа, преподаватели в школе или где-то еще.
Сейчас, во всяком случае, мне на это ответить трудно. С одной стороны, мы видим, что многие из этих детей продолжают ходить в храм, лучше сказать, не многие, а некоторая часть, хотя они не ходят в воскресную школу, но принимают участие в каких-то церковных делах. С другой стороны, многие как-то растворились уже в обычной светской жизни, в храме бывают, но чрезвычайно редко, или не бывают вообще. И как там у них сложится жизнь дальше, сейчас сказать трудно, но я думаю, что посеянное доброе семя всегда даст свои всходы, хотя, может быть, и не сразу. Но, повторяю, это интересный и важный вопрос, на который мы можем получить ответ лет через десять-пятнадцать.
— Вопрос о лицее, в котором мы с вами были. Лицей называется «Русский христианский». Я там преподаю Закон Божий. Там взрослые дети хотят заниматься, но, с другой стороны, они очень четко заявляют (одиннадцатый класс, десятый): в первую очередь нам нужно устроиться в этой жизни материально, остальное, в том числе Церковь, потом. Мальчики, например, говорят, что им нужно обзавестись семьей, содержать ее. Они, не отрицая того, что Церковь им нужна, относят решение этой проблемы на будущее. На практике это сводится к тому, что лицеисты игнорируют занятия по Закону Божьему. В то же время я замечаю, с каким интересом слушают меня младшие. Но я там одна — «один в поле воин?» — потому что и родители заняты устройством жизни, и преподаватели... Вот в этом случае — нести слово Божие — может, здесь и не нужно?
— Я думаю, что нужно. Но нужно искать всегда более живые и занимательные формы работы. Не надо ограничиваться тем, чтобы сообщить детям набор каких-то сведений. Главная цель — добиться, чтобы дети усвоили определенные фундаментальные христианские истины через какие-то простые, даже, может быть, на первый взгляд не относящиеся непосредственно к христианству вещи. Скажем, через сказки Андерсена. Но, конечно, это должно ложиться на христианский фундамент.
Надо сказать, что дети в воскресной школе, даже в возрасте 9–10 лет, очень быстро схватывают и запоминают Священную Историю. И когда им позже — вот вы помните, мы им показывали диафильмы по сказкам Андерсена — задаешь вопросы, связанные с евангельской нравственностью, то они очень хорошо и быстро все вспоминают. Они понимают, что к чему. Почему Господь говорит: «Будьте как дети»? Потому, что дети очень легко воспринимают события Священной Истории. Для них это становится чем-то увлекательным и важным. А уже начиная с 13-14 лет все пропадает. Поэтому важно заложить библейскую основу вот в этом возрасте. А дальше кто-то сохранит интерес, кто-то нет.
Поэтому я думаю, что Священная История, Детская Библия для детей очень важны. Это некий архетип сознания, стереотип правильного поведения, который входит в сознание ребенка. То есть не Павлик Морозов, не какие-то герои гражданской войны. Помните, был фильм на эту тему — «Неуловимые мстители». Кого-то убить, раскрыть шпиона и прочее — главная цель и содержание жизни. Здесь и риск, и ясная цель, но, в сущности, это все воспитывает агрессию и жестокость. Мир делится на «наших» и «не наших». С «не нашими» позволено делать все, их можно даже убить, и это будет правильно. А евангельские архетипы совсем другие. Это высшие ценности, которые определяет Бог. Поэтому я думаю, что Закон Божий надо в школах преподавать, но, наверное, надо начинать с младших классов и стараться, чтобы это было увлекательно. Не нужно пытаться принести в школу всю сумму догматического богословия. Это едва ли будет интересно для детей. Возможно, это должен быть отдельный факультативный курс. Его будут посещать максимум пять-шесть процентов, особо заинтересовавшиеся. Может быть, это лучше сделать в рамках исторического кружка.
— Какое место в христианском воспитании вы выделяете классической литературе? Известно, что она многих привела к Богу. В то время, когда мы были лишены возможности держать в руках Библию, художественная литература была для нас подчас единственным духовным источником. И еще я вспоминаю наше поколение, когда у нас были фильмы Антониони, Феллини...
— В этом вопросе сразу несколько аспектов. Что касается нашей русской классической литературы XIX века и лучшей ее части XX века, конечно, она вся проникнута евангельскими нравственными ценностями. И мы счастливый народ хотя бы потому, что у нас есть такая литература. Потому что евангельские ценности в ней преподносятся не в лоб, а как бы вытекают из самой природы жизни и природы нормального человека. Хотя, с другой стороны, в то время, когда мы учились, нам преподносили ее в усеченном виде. Скажем, «Господа Головлевы». Наше изучение этого произведения не включало обращения, покаяния самого главного героя — Порфирия Головлева, что на самом деле в книге изначально содержится. То же самое можно сказать относительно большей части произведений нашей литературы.
Что же касается фильмов Антониони, Феллини, то они к вере, конечно, не приводят. Они для нас были в этом смысле религиозными лишь потому, что показывали какой-то свободный выход из абсурдности жизни, из абсурдности действительности, некое право человека на свободу. Уже сама эта свобода как атрибут божественной природы человека, казалось, открывает перед нами и Бога, и веру. Однако в замысле режиссера этого не было. Такой эффект имел место лишь потому, что мы были лишены всякой свободы, и малейший намек на нее оказывал на нас такое плодотворное влияние. Так что, я думаю, важна, прежде всего, библейская основа, библейский архетип жизни. Если эта основа будет присутствовать в наших детях, если у них возникнет живой интерес именно к Библии как к самой главной книге из всех существующих, если хотя бы просто эту мысль удастся до них донести, даже если они поначалу в нее не поверят и она не станет их мнением, то, во всяком случае, они услышат очень важное мнение, и я думаю, тогда у них на всю жизнь сформируется отношение к Библии как к высшей ценности. И когда они станут ощущать нужду в истине, они будут знать, куда идти, будут знать: вот там указатель, где есть живая вода.
— Сейчас вокруг нас — указатели прямо противоположного свойства: то, что раньше писали на заборах, теперь стало содержанием рекламы в метро, которая программирует молодежь в духе цинизма и язычества. Как тут быть педагогам?
— Что касается рекламы в метро, она на 90 процентов приличная, хотя бывают и исключения. Ну, когда начинают рекламировать противозачаточные средства — это, я думаю, излишне. Здесь должно действовать определенное городское законодательство, исключающее такого рода рекламу в метро и других местах. Рекламировать подобные вещи можно как-то иначе. А что до надписей на заборах, надо сказать детям, что это что-то постыдное, как если подсматривать за кем-то в щелочку туалета. Необходимо воспитать в них отталкивание от подобного поведения как от чего-то неприличного, что, собственно, и есть на самом деле. Если этого добиться, то неприличное будет проходить мимо сознания детей и не вызовет болезненного интереса. Я вообще не согласен с тем, что дети все равно узнают обо всем в подворотнях или в разговорах. Если в мире взрослых непристойное называют непристойным — это те явления жизни, о которых не следует говорить по радио, которые не следует показывать по телевизору, — если подчеркивать, что это что-то личное, интимное человеческое, то думаю, у детей начнет формироваться правильное отношение к тому, что действительно является достоянием личной жизни каждого человека и не может быть объектом рекламы или демонстрации в порнофильме. А если государство — мир взрослых (для ребенка государство — это мир взрослых), — на эти явления будет смотреть равнодушно, как на что-то третьестепенное, то у детей действительно пропадут нормальные нравственные оценки. Я все-таки сторонник контроля. Не запрета, но контроля. Конечно, что касается передач телевидения — здесь должен быть запрет на проповедь насилия, фашизма, антисемитизма и т.д. Многие могут не согласиться и сказать: они — дети — все равно где-нибудь увидят или услышат. Да, конечно, но увидят и услышат как запрещенное, дурное, а не как нечто нейтральное, что можно принять или отвергнуть.
— Опыт показывает, что духовный рост детей, занимающихся в воскресной школе, не зависит от их возраста, а определяется открытостью сердца ребенка. Вы с этим согласны?
— Это очень трудный вопрос. Надо с детьми все время заниматься, наблюдать за ними. Скорее, это можно сказать о своих детях, которые всегда перед глазами. Но вот даже о детях, которые приходят на исповедь, иногда сказать что-либо определенное очень трудно. Мы видим их тогда, когда они поворачиваются своей лучшей стороной. Конечно, какие-то заключения можно сделать, но, повторяю, трудно. Легче на своих детях, учитывая имеющийся опыт. А здесь каждого ребенка принимаешь как дитя Божие и стараешься его поддержать, пожалеть, помочь. Потому что дети действительно прекрасные существа, правда, в них, безусловно, уже присутствуют все грехи, как у взрослых, но они еще не пустили корни, и, наверно, слова Христа «будьте как дети» имеют в себе незамутненность первозданного образа Божия, вернее, еще неполную замутненность. У взрослого уже так все закрывается и затягивается, что его, как правило, трудно рассмотреть. А ребенок? Он более непосредственный, в нем видишь все, что есть, тем более, прекрасное.
— В общих школах, когда приглашают нас читать Священное Писание, исходят большей частью из желания использовать Священное Писание лишь в качестве нравственной основы, для того, чтобы привести детей к более правильному пониманию жизни. Как, с вашей точки зрения, надо относиться к этому?
— Относиться к этому надо положительно. Слава Богу, что нас приглашают, видят нравственную основу жизни в Библии, в Евангелии. Это хорошо! И нам надо использовать все возможности, чтобы эту основу прививать детям. И учителям заодно.
— Господь сказал: «Не мешайте детям приходить ко Мне». Можете ли вы сказать о главном, может быть, самом главном, что, по вашему мнению, мешает детям приходить к Богу?
— Так сразу не могу. Наверное, многое мешает, и разным детям мешает, наверное, разное. Мешает, прежде всего, первородный грех, который сидит в каждом ребенке, ну и, конечно, распространенная среди взрослых точка зрения, согласно которой вера — дело взрослых, а не детей: как те ученики Христа, которые запрещали детям подходить к Нему...
Наверное, важно сделать все возможное, чтобы дети знали о Евангелии, знали о Церкви, чтобы пробудить в них интерес и чувство важности всего этого. Ведь наше собственное безразличие к вопросам веры и духовной жизни, может быть, и есть самое большое препятствие для детей.
— Спасибо.

6. КОГДА ЛЮДИ ОБЪЕДИНИЛИСЬ 6
Сейчас воспоминания о событиях 91 года, конечно, вызывают в нашей памяти, прежде всего, глубокое впечатление того необычайного подъема, который переживала вся Москва. Наверное, вся страна тоже. Но за страну мне говорить трудно, потому что мы были в Москве в те дни. И вот — этот необычайный энтузиазм, когда люди объединились против строя, который всем уже казался исчерпанным, все уже с ним было ясно — его неспособность управлять страной, его неспособность открывать что-то в будущем. И когда в Москву ввели танки, было, конечно, немного страшно, но, с другой стороны, было ясно, что это — последняя агония и что надо всем выразить так или иначе свое отношение к уходящему строю, который делает последние попытки вернуть власть. И если такое отношение каждого будет выражено, то эта диктатура лжи рухнет. Что и произошло. Совершенно не сговариваясь, самые разные люди, таксисты, рабочие, интеллигенция стекались к Белому дому. И живое кольцо, которое его окружило, и объединяющие слова обращения тогдашнего лидера, всеми признанного, Бориса Николаевича Ельцина, с танка или с БТР, показали, что вольно или невольно история повторяется.
Но я думаю, что, конечно, события в Петрограде у Финляндского вокзала сильно преувеличены, если вообще не мистифицированы. В Москве же все было правдой. Самых разных людей объединяло неприятие прежней власти. Было ясно, что контроль над ситуацией Горбачев утратил, а попытка вернуть власть более ортодоксальным коммунистам не удалась. И слава Богу. Хотя все носило, конечно, опереточный характер и чувствовалось, что сама власть явно не пользуется поддержкой народа, а без нее не способна предпринять какие-либо решительные действия. Поэтому все эти танки и прочие войска, которые находились в Москве, как-то не воспринимались серьезно. Казалось, что оружие не может быть применено, хотя какой-то шанс оставался. И этому маленькому шансу надо было противостоять.
Для меня самым запомнившимся событием стало воззвание, которое мною как депутатом Моссовета было сформулировано и было единогласно принято на президиуме Моссовета. Его распечатывали сами, домашними средствами, потому что официальные средства были все парализованы — все решалось на уровне самодеятельности. Впрочем, решалось, как мы видим, совсем неплохо. Отпечатанные сотни или тысячи воззваний Моссовета и обращения Ельцина распространялись на улицах, где стояли колонны машин и танки. Раздавались также Евангелия (карманные издания Объединенных Библейских обществ), которые были завезены как раз в этот момент в Российское Библейское общество, только что начавшее свою деятельность. Мы развозили эти Евангелия на автобусе и раздавали солдатам. Я тогда был в рясе со значком депутата Моссовета, и, в общем, нам это пролагало дорогу в самые труднодоступные места, в центре, к воинским частям. Никто не отказался от Евангелия, кроме одного человека, может, это какая-то случайность. Во всяком случае, в тот вечер были розданы 4000 Евангелий. Это было как раз накануне трагических событий ночью, когда безоружные люди пытались предотвратить движение БТРов.
Конечно, сейчас, когда оглядываешься назад, понимаешь, что это был несчастный случай. Но, с другой стороны, быть может, именно он все остановил. И эта пролитая кровь избавила от большого кровопролития. И последующие послепреображенские дни, похороны, демонстрации и панихиды на улицах по погибшим ребятам, и то, что Борис Николаевич просил прощения у матерей, что не уберег их детей, все это звучало, конечно, как прекрасное проявление свободы, смелости, решимости взять ситуацию в Москве в руки демократически настроенных политиков.
Сейчас же мы видим, что по прошествии шести лет многое казавшееся тогда простым оказалось более сложным. Власть с самого начала немного растерялась, я имею в виду Бориса Николаевича Ельцина. Конечно, надо было более решительно встать за запрещение компартии, роспуск КГБ, но что-то удержало — то ли действительно головокружение от успеха, то ли какие-то старые связи кому-то не хотелось обрывать так сразу, то ли демократический принцип был слишком радостно понят как вседозволенность. Во всяком случае, сильно напуганные тогда коммунисты вскоре ожили, превратились в весьма существенную оппозицию, причем оппозицию, которая в парламенте сейчас составляет большинство. Конечно, мы понимаем, что уже и страна не та, и коммунисты не те. Но противостояние коммунистическому духу, который пытается вернуть страну на прежние рельсы тотальной власти государства над всем и всеми обязывает нас сопротивляться посягательствам на свободу, на свободные принципы, на право человека выражать свое мнение открыто, безбоязненно — если, конечно, это не ведет к развалу государства. Сложность и в общей инерции той инфантильной безответственности, той безнравственности, которые укоренились в сердцах советских людей.
Когда исчез страх наказания, то началось безудержное воровство, взяточничество. Страна развивается гораздо медленнее, чем могла бы. Но есть какие-то надежды на стабилизацию обстановки, на различные реформы в области налогов, правил землепользования, да, и вообще надежда на Бога, Который все-таки не оставит нашу страну. И пусть медленно, но люди будут строить свою страну, прежде всего, на принципах христианской нравственности, понимая, что на бесчестных путях, на путях эгоизма, обособленности, всяких мифов и утопий построить ничего не удастся. Хотя сейчас происходит создание нового православно-коммунистического мифа, с неизбежными передержками и подтягиваниями действительного под желаемое. Но я надеюсь на то, что само по себе христианство, будучи в достаточной мере свободным, сумеет преобразить и души наших людей, и нашу страну. Может быть, это будет идти гораздо медленней, чем хотелось бы, но христианство — самая большая сила в человеческом обществе после Рождества Христова, и я уверен, что оно преобразит и страну, и сердца ее граждан.
В эти дни своей пастве и всем я хотел бы пожелать больше серьезности, больше молитвы, больше чувства ответственности за приход и за страну в целом. Чтобы внешний вид наш не стал предметом укорения и соблазна для кого-то. Время сейчас важное, серьезное, поэтому необходимо, чтобы наша молитва о правительстве, о руководителях государства, о руководителях Церкви была действительно глубокой и серьезной. И чтобы этой серьезности соответствовала и наша внешность. Это не значит, что мы должны ходить с мрачными лицами, но чтобы, во всяком случае, у нас не было легкомысленной безответственности и в поведении, и в словах, и в нашем внешнем виде. Вот этого мне бы хотелось более всего.

7. МОЛИТВА ПРОТИВ КРОВОПРОЛИТИЯ 7 
Еще до кровавых событий в Москве ко мне обращались с вопросом: как я отношусь к тому, что Патриарх Алексий II предложил свое посредничество в конфликте? Не является ли это предложение наивным, а согласие сторон вступить в переговоры лицемерным? Спрашивали меня и о смысле анафемы, объявленной в заявлении Священного Синода второго октября. Ко мне обращались не просто как к человеку, знающему церковные каноны, а как к священнику. И вот именно как священник я очень рад тому, что Патриарх и Священный Синод не промолчали в столь драматичной ситуации.
Храм святых Космы и Дамиана, настоятелем которого я являюсь, расположен напротив Моссовета. Все эти дни наш храм был окружен тысячами людей, десятки людей приходили сюда молиться. Мы молились о том, чтобы не пролилась кровь, мы молились об упокоении душ погибших. Я с радостью и одобрением глядел на молодых и не очень молодых людей, которые пришли сюда, в центр Москвы, потому что они не остались глухи к призыву своей совести.
Хотя я знаю, что переговоры не принесли ожидаемого результата, для меня отрадно, что обе стороны согласились на посредничество Церкви. Это согласие свидетельствует о том, что и для политиков христианство и православная Церковь — высшие инстанции, некий последний авторитет и, быть может, надежда, когда все остальные, светские пути исчерпаны.
А, кроме того, отвечал я, издревле русские архиереи мирили князей. Мне на это, конечно, возражали, что князья-де были истинными православными, а сейчас... Я позволил себе усомниться в том, что те князья, о которых еще Алексей Константинович Толстой писал: «Что день, то брат на брата в Орду несет извет», были более христианами, чем наши сегодняшние лидеры.
Патриарх сделал то, что он и должен был сделать, его призыв содержал самое главное: не проливать крови. Почему-то многих поразила угроза анафемы, но ведь анафема — это не судебный приговор, после которого с приговоренным делают что-то страшное. Анафема — всего лишь запрещение участвовать в церковных таинствах. Это совершенно безразлично и не страшно для тех людей, которые начали кровопролитие, потому что они и без всяких анафем вряд ли участвовали бы в церковных таинствах. Но сказать это было надо, чтобы все знали: православным христианином не может быть тот, кто с каиновой злобой убивает своего ближнего. Разумеется, это не относится к тем, кто, защищая свою родину и мир в ней, вынужден также прибегать к насилию.
То, что миротворческая инициатива Церкви не принесла явного результата, — не вина Патриарха. По-видимому, для сторонников Руцкого переговоры были все-таки средством выиграть время для накопления сил. Здесь характернейший коммунистический прием — любыми средствами навязать свою волю, волю меньшинства, большинству сограждан, совершенно явно не желающих возвращаться назад в коммунистическое «изобилие», предпочитающих, пусть и голодноватую, но все же свободу.
К сожалению, это коммунистическое «любой ценой» проявилось и у демократических лидеров. Когда вице-премьер трагическим голосом звал безоружных людей защитить своими телами и кулаками Моссовет, то у меня, кроме возмущения, не возникло никаких других чувств. В августе 1991-го не было другого выхода. Но тогда у Ельцина и его сторонников не было ни армии, ни ОМОНа, ни милиции. Самые разные люди шли тогда к Белому дому, чтобы можно было в будущем смотреть в глаза своим детям, если они спросят: «Папа, а что ты делал в тот день?»
А сейчас? Трудно сказать, чего здесь больше: панического испуга или привычки, впитанной с молоком матери-партии, — людишек жалеть нечего? Конечно, наутро власти благодарили москвичей за самоотверженность. Но ведь совершенно очевидно, что ситуацию изменило не это, а то, что против профессиональных убийц, собравшихся в Белом доме и двинувшихся на захват телецентра, применили тяжелую бронетехнику. Так и только так поступают в цивилизованных странах, когда возникает необходимость противопоставить злу неизбежное, к сожалению, насилие.
Теперь те, кто звал людей, оправдываются: хотели, мол, чтобы народ вдохновил армию. Но на Тверской не было никаких солдат, которых можно было бы вдохновлять. А кто пошел к солдатам, тот им только мешал. Правительственные войска их не слушали, а просто оттесняли — и правильно делали. Так что лучше не оправдываться, а хоть в этот раз честно признаться, что ошиблись, поступили эгоистически, а не по-христиански, фактически подставили людей под пули (как шальные, так и снайперские).
Хотелось бы, чтобы из всех уроков, пройденных в эти трагические дни, наши демократические лидеры усвоили и этот: максимально беречь людей, и не только среди чужих, но и среди своих.

8. КУДА Ж НАМ ПЛЫТЬ? 8
Слово «кризис», которое прежде в нашем сознании увязывалось исключительно с событиями, происходившими где-то там за рубежом, в настоящее время все чаще используется как проявление болезни, поразившей наше собственное общество и государство.
Это, конечно, не означает, что тогда, прежде, было некое бескризисное время, в которое мы должны вернуться. На самом-то деле время, по которому нынче у нас многие испытывают ностальгию, было временем сплошного кризиса. И этот кризис длился десятилетия. Другое дело, что в те времена все внешние признаки кризиса от нас старательно пытались скрывать. Не секрет, что были негласные распоряжения удалять с наших улиц несчастных детей, беженцев, бомжей, нищих. Запрещалось говорить о преступности. Вся жизнь строилась так, что даже о смерти говорить было как-то неприлично. И поэтому сейчас, когда мы видим и слышим в телепередачах о переполненных тюрьмах и невинно осужденных, сталкиваемся с людьми, которые добиваются правды многие годы и не могут добиться, это совсем не означает, что в прошлые годы дела обстояли гораздо лучше. Нет. Все было, только никто не мог этого увидеть.
Таким образом, разница в том, что сейчас мы знаем обо всех неустройствах нашей жизни, и это знание ставит нас перед необходимостью вместе и думать, и молиться и, безусловно, что-то делать, чтобы выйти из этого положения. Вопрос в том, что делать?
Прежде всего, мы должны понять, что за то положение, в какое попала наша страна, за то направление, по которому пошло ее развитие, особенно в период новой и новейшей истории с середины XIX века, ответственность в основном несет наша интеллигенция. Не в том смысле, что она несет ответственность юридически. Нет. Здесь, скорее, речь может идти об ответственности идеологической, идейной. Мы легко можем заметить, что страна двигалась именно по тому пути, по которому ее направляла интеллигенция, казалось бы, лишенная власти, лишенная каких-либо рычагов экономического или политического воздействия. Тем не менее, именно направление мысли интеллигенции определяло всю историю нашей страны.
Для того чтобы понять это, не надо быть специалистом, историком. Достаточно вспомнить середину прошлого XIX века. Нетрудно заметить, что атеистическое и народническое настроение интеллигенции обусловило в целом отпадение народа от Церкви, устремление к гуманистической деятельности. Уничтожение монархии в России также связано в немалой степени с антимонархическими взглядами интеллигенции. Насильственная коллективизация и индустриализация, так безжалостно проведенная большевиками, — также следствие иллюзий, которые питала на их счет интеллигенция. И, наконец, мы видим, что настроенность интеллигенции, наиболее очевидная для нас в послевоенное время, против правящей коммунистической верхушки, против атеистического устроения общества, привела к тому, что этот режим тоже пал. Здесь интеллигенция как бы искупила свои атеистические иллюзии.
Я думаю, что это, конечно, не случайно. Потому что интеллигенция и, вообще, люди независимо мыслящие являются, вольно или невольно, властителями умов. Ведь очевидно, что на людей воздействует не только пропаганда, не только то, что государство умышленно хочет ввести в сознание своих граждан, но, что гораздо важнее по последствиям, и то, что думает, делает, пишет, рисует, так или иначе говорит интеллигенция. Под интеллигенцией я понимаю, прежде всего, думающих, совестливых людей. Здесь не обязательно иметь какие-то специальные достижения: высшее образование, высокую научную степень или звание. Это скорее должно быть сочетание образования, желания и умения работать головой и определенных духовных качеств.
— Хотелось бы более конкретно определить понятие «интеллигенция». В социальном аспекте, интеллигенция — люди, занимающиеся умственным трудом, имеющие образование. В то же время в жизни к интеллигенции относят людей, имеющих что-то еще большее, чем образование. Я бы назвала это «умным сердцем». Что вы можете сказать по этому поводу?
— Вы спрашиваете, что такое интеллигенция, что такое «умное сердце», и не является ли это второе исчерпывающим признаком интеллигентного человека? Я думаю, что интеллигенция — это, конечно, люди, которые не обязательно имеют официальное образование, но люди которые, так или иначе, получили образование, может, самообразование, то есть люди, как правило, достаточно образованные. Хотя человек может иметь очень хорошее образование и, тем не менее, не быть интеллигентом по своей нравственной сути, потому что интеллигенция — это все-таки достаточно хорошее образование плюс некий нравственный императив. Человек, который не безразличен к тому, что происходит в его стране, человек, который чувствует ответственность за происходящие события и каким-то образом умеет противостоять тому, что расходится с его представлением о должном образе жизни народа, действий правительства и пр. В этом плане не безразлично противостояние хотя бы на уровне самиздата, распространения или даже чтения — вот это всегда было характерным для интеллигенции.
Теперь, что касается «умного сердца». Я думаю, что это все-таки совсем другое. Конечно, интеллигентный человек может иметь «умное сердце», как, например, Булат Шалвович Окуджава — человек именно такого плана. Но, с другой стороны, «умным сердцем» может обладать и человек, не имеющий какого-то особенного образования, достаточно простой. Такого человека, я думаю, все же не следует причислять к интеллигенции, потому что само это понятие имеет в корне слово «интеллект». Прежде всего речь идет о рациональном восприятии мира, интеллектуальной оценке происходящих событий. Это не значит, что интеллигенция — всегда хорошо, а, скажем, человек не интеллигентный — всегда плохо. Может быть, человек простой, неинтеллигентный, но совершенно замечательный по своим духовным и нравственным качествам, как раз окажется и в глазах Божиих, и в глазах истории гораздо более важным, чем самый блестящий представитель интеллигенции. Хотя в целом все-таки та ответственность интеллигенции, о которой шла речь выше, остается, и, главное, остается небезразличие, неравнодушие к тому, что происходит вокруг, и какое-то противостояние всякой неправде на том или ином уровне.
— Что вы можете сказать о корнях воинствующего невежества, которое часто бывает и среди людей, называющих себя интеллигенцией?
— Невежество и интеллигенция — это понятия, взаимоисключающие друг друга. Потому что человек интеллигентный прежде всего, как человек достаточно образованный, должен всегда понимать, что он знает и что он не знает, и не судить о том, чего он не понимает. Когда радиослушатель в прямом эфире спрашивает меня: «Зачем нам так много религий?» Сейчас мол, у нас образовалось шестьдесят-шестьдесят пять разных религий и течений, тогда как трех-четырех было бы вполне достаточно — это пример невежества человека, который выносит суждения о такой сфере, о которой не имеет ни малейшего представления. Это почти то же самое, если я буду выносить суждения о том, как надо строить самолет. Ведь очевидно, что такой самолет не взлетит, а если и взлетит, то тут же упадет. Так что умный человек — это, прежде всего, тот, который выступает в той области, где он хорошо ориентируется, где он компетентен, а в областях, где он чувствует себя неуверенно, выносит суждения с большой долей осторожности.
С другой стороны, мы видим, что интеллигенция, которая была довольно едина в своем отрицании власти, в отрицании коммунистических идеалов в шестидесятые — семидесятые — восьмидесятые годы, сегодня резко раскололась. Люди, которые в те годы были против советского режима, сейчас выступают на стороне Зюганова, причем утверждают, что в те времена было все хорошо и замечательно. Так случилось с одним моим другом, который, в частности, утверждает, что он читал все, что хотел, все книги были ему доступны, забывая при этом, что книги-то он брал у меня, и доставались они нелегальным путем.
— Есть люди, которые говорят о прошлой хорошей жизни, потому что их непосредственно репрессии не коснулись...
— Действительно, сейчас люди нередко говорят, что при Сталине был порядок. Мне недавно довелось в автобусе слышать человека, который сам сидел в тридцать седьмом году, совсем еще молодым. Он говорил: «Да, порядок при Сталине был! Но такой, что миллионы сидели в тюрьмах. Не нужен такой порядок!» Так что, когда люди говорят, что это нас не касалось, а кто сидел, то за дело, и сегодня об этом нечего вспоминать, — это, конечно, примеры вопиющей, полной нравственной глухоты.
— Это и есть невежество?
— Дело даже не просто в невежестве, но в том, что человек не хочет понимать того, что мы все взаимосвязаны. И если всем будет безразлично, и забота будет только о том, чтобы были хлеб, водка и колбаса, то в условиях несвободы очень скоро не будет ни того, ни другого, ни третьего. И они это тоже забыли. Забыли эти огромные унизительные очереди за водкой. Забыли, как люди, улетая из Москвы на Камчатку, везли с собой колбасу. Это тоже достаточно унизительно для страны и показатель ее неблагополучия. Так что то, что происходит в настоящее время: коррупция, несовершенство законов — это все, конечно, плохо, но, во всяком случае, есть надежда на то, что следующее поколение станет жить по-другому, потому что будет и воспитано по-другому, и будет жить при более совершенных законах. Я думаю, что переход от одного типа экономики к другому действительно сравним с революцией семнадцатого года. Но мы не должны забывать, что если сегодня мы расплачиваемся тяжелым экономическим положением миллионов людей, то тогда мы расплачивались просто уничтожением миллионов людей, уничтожением голодом, болезнями, расстрелами. Так что по сравнению с ужасами гражданской войны, голода, коллективизации, жестокости, бессмысленности современное положение представляет собой куда меньшее зло.
Наконец, не будем забывать, что в том «счастливом прошлом» надежды не было. Мы же помним, как сначала питали надежду, что год от года жить будет лучше, и какой-то пик был достигнут где-то в середине брежневского правления, а потом становилось только хуже и уже и не оставалось никакой надежды, что у нас будет хорошая обувь, что колбаса будет продаваться не только в Москве, но и в Туле... Я уже не говорю о свободе слова, о возможности выезжать за границу, видеть мир и т.д. То есть о том, что для нормального человека является тоже нормальными вещами и потребностями. Это не значит, что мы все должны ездить за границу, но такая возможность должна быть. Должна быть свобода выбора. Я вот, например, живя в Москве, никогда не был в Большом театре, а ходил в филиал, но я знаю, что эта возможность у меня всегда есть. Так что меня это не огорчает.
И вот эта странная позиция внутри интеллигенции… Она в целом не определила сама, чего же она хочет. И это, я думаю, является одной из главных причин образовавшегося идейного вакуума. То есть причина идейного вакуума не столько в том, что рухнула официальная идеология, а, главным образом, в том, что интеллигенция в настоящее время дезориентирована. Потому что те надежды, какие возлагались на демократическое движение, не оправдались, так как это движение тоже было лишено всякой положительной идеи в том смысле, что люди в большинстве своем знали, чего они не хотят, и весьма туманно представляли, чего они хотят.
Так вот, возвращаемся снова к вопросу: что же мы можем и должны делать?
Я думаю, что ответ, как всегда (и не один ответ, а много ответов), мы должны искать в Библии, в этой Вечной Книге, в этом Слове Божием, которое открывает нам тайны нашего сердца, тайны мироздания, тайны человеческой жизни в целом. Важно только уметь ее читать и уметь за этими мудрыми, глубокими словами видеть то, что относится к нам, к нашей сегодняшней жизни, даже тогда, когда на первый взгляд кажется, что речь идет о чем-то весьма далеком. В связи с этим я хочу привести небольшой отрывок из Евангелия от Луки: «В это время пришли некоторые и рассказали Ему о Галилеянах, которых кровь Пилат смешал с жертвами их. Иисус сказал им на это: думаете ли вы, что эти Галилеяне были грешнее всех Галилеян, что так пострадали? Нет, говорю вам; но если не покаетесь, все так же погибнете. Или думаете ли, что те восемнадцать человек, на которых упала башня Силоамская и побила их, виновнее были всех живущих в Иерусалиме? Нет, говорю вам; но если не покаетесь, все так же погибнете. И сказал сию притчу: некто имел в винограднике своем посаженную смоковницу; и пришел искать плода на ней, и не нашел. И сказал виноградарю: “вот, я третий год прихожу искать плода на этой смоковнице, и не нахожу; сруби ее: на что она и землю занимает?” Но он сказал ему в ответ: “господин! оставь ее и на этот год, пока я окопаю ее и обложу навозом: не принесет ли плода; если же нет, то в следующий год срубишь ее”» (Лк 13, 1-9).
Речь идет о том, что состояние общества является следствием настроения всех нас. Я, конечно, совершенно далек от таких огульных представлений, что все мы виновны, все в равной степени, все одинаково. Конечно, это не так. Вина различна у разных людей, степень ответственности различна. Но, тем не менее, вся наша ситуация составлена из настроений, поисков, рассуждений, мыслей и сердечного расположения каждого из нас, каждого человека. И поэтому этот призыв покаяться обращен к каждому из нас. Мы должны понимать то, что из грехов каждого складывается обстановка всеобщего беззакония и безобразия. В связи с этим мне хочется также напомнить другое место из Ветхого Завета, из Книги пророка Даниила. Пророк находится вместе с частью населения Израиля в Вавилонском плену. И он в своей молитве к Богу, которая была занесена в эту пророческую книгу, выражает настроение израильской элиты, оказавшейся в плену. Выражает настроение и дает оценку, почему такая странная судьба постигла народ: разрушение Иерусалима и изгнание. Казалось бы, можно проклинать врагов, можно говорить об их алчности, жестокости, что они немилосердны и пр., но он говорит совсем о другом: «И молился я Господу Богу моему, и исповедывался и сказал: “молю Тебя, Господи Боже великий и дивный, хранящий завет и милость любящим Тебя и соблюдающим повеления Твои! Согрешили мы, поступали беззаконно, действовали нечестиво, упорствовали и отступили от заповедей Твоих и от постановлений Твоих, И не слушали рабов Твоих, пророков, которые Твоим именем говорили царям нашим и вельможам нашим, и отцам нашим и всему народу страны. У Тебя, Господи, правда, а у нас на лицах стыд, как день сей, у каждого Иудея, у жителей Иерусалима и у всего Израиля, у ближних и дальних во всех странах, куда Ты изгнал их — за отступление их, с каким они отступили от Тебя. Господи! у нас на лицах стыд, у царей наших, у князей наших и у отцов наших, потому что мы согрешили пред Тобою. А у Господа Бога нашего милосердие и прощение, ибо мы возмутились против Него. И не слушали гласа Господа Бога нашего, чтобы поступать по законам Его, которые Он дал нам чрез рабов Своих, пророков”» (Дан 9, 4-10).
Эти слова не содержат ни малейшего упрека врагам — тем, кто пленил народ, тем, кто разрушил Иерусалим, уничтожил детей, женщин и стариков. Речь идет только о вине народа, о том, что духовное падение народа стало причиной такого состояния.
То же самое и сейчас. Мы не должны искать причины происшедшего падения в ком-то еще, кроме нас самих. Наше духовное состояние, нас и отцов наших, полная аморальность нашего общества, которое, лишь только ослабли узы партийного контроля, сразу проявило себя как общество, наполненное преступниками и жуликами, — именно это состояние и обращает нас к тому, чтобы каждый из нас стал тем, кем он должен быть на своем месте. Призывает нас к тому, чтобы мы не возвеличивали себя, не говорили о том, что вот какая у нас замечательная была страна, какая империя и т.д., а чтобы у нас в сердце или, как сказано, на лицах наших был стыд за все окружающее нас. Чтобы мы искали причину не в каком-то заговоре издалека, а прежде всего в самих себе. И в то же время мы должны понять не менее важную вещь — в каком направлении, куда мы должны двигаться, где искать спасительный выход из этого действительно страшного и гибельного кризиса.
— Когда говорят о покаянии народа, то обычно это относят к старшему поколению. И мне кажется, что в нашей среде мало найдется людей, которые, будучи антисоветчиками в те годы, сейчас согласятся с мнением, что им есть в чем каяться. С другой стороны, молодежь говорит, что это вы все построили, вы за это и отвечаете, а нашей вины нет ни в чем. При этом они продолжают жить с прежней безответственностью.
— Я думаю, что в вопросе определения степени общественной вины и вины персональной следует избегать крайностей. Потому что, все-таки, на тех, кто сознательно поддерживал режим, в частности, на работниках так называемого «идеологического фронта», преследовавших людей верующих и диссидентов, вина, конечно, лежит. Но, думаю, она несравнима по масштабам с той, какая лежит на людях, делавших революцию, создававших концлагеря в двадцатые — сороковые годы. Вина людей, активно участвовавших в партийной, комсомольской и профсоюзной деятельности, носит существенно иной характер. Это прежде всего вина их личная, перед собственной душой. Наибольший ущерб такие люди нанесли своей личности, разрушая, часто необратимо, самое ценное, что есть у человека. Так что степень вины перед обществом, я убежден, у каждого человека может быть разная.
Что касается молодежи, то думаю, сейчас едва ли может идти какая-то речь о ее вине. Говоря о молодежи, да и не только о ней, более важно, на мой взгляд, поднимать вопрос о равнодушии к Евангельской вести, о равнодушии людей к духовным проблемам. Потому что на самом деле чаще бывает так, что человек обращается к Богу, когда ему становится в чем-то нестерпимо плохо. То есть человек идет к Богу исключительно для того, чтобы получше устроиться здесь на земле. Бог воспринимается в этом случае как некая вспомогательная сила, которая поможет избежать трудностей, которую впоследствии, по достижении цели, можно и в сторону отложить до следующих каких-нибудь катаклизмов. Такой вот утилитарный подход к Богу, к Церкви. Это, наверное, самый основной признак современной эпохи: безразличие к Церкви, восприятие ее на уровне декоративного этнографического прошлого своего народа. Причем это наблюдается не только среди новых русских, бизнесменов, но и среди наиболее образованной части нашего общества. Тaк что равнодушие к духовным аспектам существования человека сегодня — главная причина кризиса, переживаемого Россией.
Нужно, наконец, понять, что мы, несомненно, великий народ, но великий не только по территории, численности, но, что главное, по своей культуре, науке, языку. И при этом мы ни в коем случае не должны превозноситься этим. Мы должны лишь благодарить Бога за то, что наш народ велик своей замечательной, удивительной Церковью, что наш народ имеет свое богословие и целый сонм святых, что наша земля родила сонм мучеников и праведников, прославивших Церковь. Все это сейчас находится на грани гибели. Мы же должны определить, в чем сейчас наша задача, сделать все, чтобы ее решить. Именно этого ждет от нас Господь.
Первое, конечно, то, о чем я уже говорил, — покаяние и осознание неприемлемости всякого бахвальства, всякого превозношения, всякого поиска врагов где-то вне себя и вины за случившееся с нами где-то помимо нас самих. Мы должны прежде всего понимать, что причина в том, что мы отступили от Бога. Это самое главное. Повторюсь: мы должны понять, какая же задача стоит сейчас перед нами. Многие месяцы я размышлял над тем, что же сегодня самое главное? Быть может, я ошибаюсь, может, со мной многие не согласятся, но я думаю, что перед всеми нами должна быть поставлена задача построения великой России: создания жизни, достойной человека, тем более, что мы имеем к этому все необходимые условия — и территорию, и при-родные ресурсы, и климатические условия. При этом ни в коем случае нельзя отталкиваться от прежнего идеала России, России как великой империи. Нет! По такому пути снова идти нельзя. Речь идет совсем не об этом. Речь идет об обустройстве того, что мы имеем сегодня. Нам следует понять, что мы должны свои народные силы тратить не на то, что находится вне нас, а на устройство внутри нас, внутри нашей страны. Необходимо обустроить ту огромную территорию, которую мы имеем, а не тратить зря силы для решения каких-то периферийных задач.
В свое время одним из ярких примеров такой пустой траты времени и сил было освоение целины, проведение каналов, строительство БАМа. Все эти великие свершения на самом деле преследовали чисто пропагандистскую цель — занять народ, отвлечь его от действительно важных, насущных дел. Ведь гораздо легче пойти по призыву осваивать целину, чем дать возможность обрабатывать те участки земли, которые есть, научить бережному обращению с той природой, которая дана, привить нормы человеческого общежития.
Если же пойти по пути освоения того, что есть, то результаты превзойдут все ожидания. Нам не нужно будет завоевывать какие-то окраины, силой оставлять их в составе России. Они станут проситься в состав России, потому что это экономически и жизненно будет для них совершенно необходимо. Поэтому сейчас важно повернуть руль на 180 градусов, направить силы на обустройство той прекрасной, чудесной земли, которая нам дана. Обратить наше внимание нa великолепное и богатейшее культурное и научное наследие, завещанное нам предками, нашей Церковью.
Конечно, при этом нередко придется принимать решения, которые покажутся противоречащими здравому смыслу. Как говорит в Послании к Коринфянам апостол Павел: «Никто не обольщай самого себя: если кто из вас думает быть мудрым в веке сем, тот будь безумным, чтобы быть мудрым» (1 Кор. 3, 18).
Поступать надо по правде. Если мы будем искать правду, искать не какую-то ежесекундную выгоду, а искать, прежде всего, этические начала, если мы будем искать не политических выгод, не решений каких-то сиюминутных практических задач, а решений стратегических проблем, поступать по правде Божией, поступать нравственно, то мы увидим, что это окажется для нас гораздо важнее.
Ярким примером того, как много может сделать один человек, является жизнь А.И.Солженицына, который один в условиях очень суровых, без всяких компьютеров, имея только пишущую машинку, заставил мир услышать о сталинских лагерях. Раньше, конечно, тоже доходили разные сведения об ужасах советского ГУЛАГа, но мир как-то не воспринимал этого, не слышал. И только плоды подвижнического труда Александра Исаевича заставили человечество услышать правду о советских концлагерях и во многом изменить отношение к советской действительности, исторической и современной, не только за пределами СССР, но и внутри страны. И это только один пример того, как человек может радикально изменить всю ситуацию в мире при условии, конечно, если будет ко всему относиться с должной степенью ответственности.
Я зову не к какому-то пессимизму, что все, мол, плохо. Но мы должны понять, что положение действительно достаточно угрожающее, и долг наш заключается в том, чтобы объединиться, если не в политическом плане, то в плане идейном, духовном. Подобно тому, как люди раньше были едины в неприятии, отрицании коммунистических ценностей и идеологии, так теперь они должны быть едины в понимании того, что всем нам сейчас необходима общая нравственная платформа, что только это в состоянии отвести от нас угрозу реставрации атеистического коммунистического общества. Не сомневаюсь, что такой реставрации наша интеллигенция не желает. Я убежден также, что если думающие и совестливые граждане России, российская интеллигенция будут захвачены стремлением восстановить, внести нравственные ориентиры в общественную жизнь страны, если будет выработана общая нравственная основа, которая просто и точно изложена в Библии в «Десяти заповедях». Причем для того, чтобы принять эти заповеди, человек может быть далек от религиозных убеждений; он может их принять как этическую основу, норму своей жизни. Если в этом интеллигенция будет едина и согласна, то это наложит свой отпечаток на все, что она делает, думает, пишет, рисует, лепит и т.д. В этом ее колоссальная ответственность. Именно из-за этого отсутствия единства у самой интеллигенции она сейчас и переживает состояние идейного вакуума. На что тратят иные ее представители свои свободы, которые им достались: свободу слова, печати, искусства, живописи? На какую-то порнографию, на аморальные поступки, на насаждение культа насилия, ужасов по телевидению. Какая-то бесовщина!
Надо понять, что это разрушительно, что мы должны обращаться к традиции нашей русской литературы и подумать, как замечательным нашим русским писателям — Пушкину, Толстому, Достоевскому, Тургеневу — удавалось ставить и решать глубочайшие духовные проблемы, как они обращали сердца своих современников. Они действительно были властителями дум не только интеллигенции, но и большей части тогдашнего русского общества. При этом они были бесконечно далеки от натурализма, бесстыдства и порнографии.
Для духовного возрождения у нас имеется общая основа. Я не случайно упомянул о «Десяти заповедях». Мы уже неоднократно говорили, что у нас с израильским народом имеется какое-то типологическое сходство, тот же тип исторических событий, народных событий. Как Израиль выходил из рабства и шел в Землю обетованную через Синайскую пустыню, так и мы сейчас вышли из коммунистического рабства и идем в Землю обетованную, в нашу новую, преображенную Россию — Россию, которая будет жить не захватом и удержанием огромных территорий, а, оставаясь в рамках Российской Федерации, создаст богатую культуру, нравственную страну, которая станет привлекательной для всех народов.
Надо сказать, что среди пророчеств, переданных Божьей Матерью в Меджугорье детям, было пророчеством о России. Она призывала их держать пост и молиться за Россию. Потому что если Россия обратится, то это будет событием и обращением для всего мира, потому что это очень большая страна, которая обладает замечательной духовной культурой, культурой светской, научной. Если такая страна поворачивается к Богу, она обращает за собой многие страны. И, наоборот, если Россия вернется в свое заблуждение, то она также увлечет за собой многие страны.
Так что, как ни странно, это не повод для превозношения, а скорей повод для осознания нашей огромной ответственности за то, что мы здесь в России решаем не только наши судьбы, но и судьбы мира. Символично, что демократическая революция произошла в праздник Преображения. В самом деле, новые пути, которые открываются для России, новые возможности и новые, как мы сейчас видим, колоссальные трудности, зовут именно к преображению, которое начинается внутри каждого человеческого сердца. И только это внутреннее преображение каждого из нас может стать залогом того, что внешняя наша жизнь пойдет по новому руслу более достойного человеческого существования и нашей страны, и нашего, как я считаю, несмотря ни на что, талантливого и замечательно народа. То, что праздник Преображения приходится на Успенский пост, напоминает нам одновременно, что это — предпоследний праздник в церковном году, а Успение Божьей Матери — последний. Такое сочетание нам говорит о том, что для того, чтобы войти в Вечность, Господь дает силы для нашего внутреннего преображения. Чтобы преобразились наше сердце, наш разум, вся наша жизнь.

9. «ДА ПРИИДЕТ ЦАРСТВИЕ ТВОЕ!» 9
— Отец Александр, как вы оцениваете сегодняшнюю обстановку в стране? Как мы, христиане, должны себя вести в этой ситуации? То, что сейчас творится в Чечне, — как это соотносится с тем, что было раньше? В чем вы видите корень всех этих событий?
— Я начну с последней части вопроса: в чем корень наших проблем. Я думаю, что корень, как всегда, в человеческой греховности — во-первых, и в нашем советском наследии — во-вторых. Потому что мы представляем собой общество, вышедшее из страны, в которой на протяжении 80 лет отрицалась вообще всякая духовная жизнь в смысле жизни духа.
То, что была определенная культурная жизнь, жизнь души, — это всем известно. Но было не только гонение на христианство, вернее сказать — не просто гонение на христианство. Гонение христиан было и в Римской империи. Но в Римской империи в принципе существовала жизнь духа: были разные религии, разные культы. Христианство отвергалось как религия непонятная, вновь появившаяся и трактуемая как зловредная, опасная для устойчивости Римской империи. Здесь же для коммунистической империи всякая религия, всякая жизнь духа предполагалась опасной. И поэтому сложился советский народ со своими определенными понятиями, достаточно инфантильный и настроенный, в общем-то, иждивенчески по отношению к государству, которое должно его кормить и заботиться о нем. В августе 1991 года произошел взрыв накопившегося из-за этой системы лжи недовольства. Но не было никакой определенной политической, духовной и культурной программы на будущее. Было просто отвержение того, что пропитано ложью, которая всем давно надоела. Москва в те дни была действительно чем-то удивительным в смысле братского объединения и взаимопонимания. Но на одном отрицании существующего строя далеко не уедешь. Ясно, что надо было думать о будущем, — каким оно будет. Началось становление одновременно и экономическое, и духовное, и вытекающее из обоих направлений культурное.
В сущности, советские люди, оказавшись на свободе, стали очень похожи на Израиль, вышедший из египетского рабства, который неожиданно обнаружил себя в условиях, когда надо самим себя защищать, самим думать о будущем. Там на сороковой день было вмешательство Божие, оно заключалось в том, что Бог дал Израилю нравственный закон — Десять заповедей, на которых формировалась вся дальнейшая мировая цивилизация. Разумеется, все это происходило с огромным трудом, постепенно. И даже тот Израиль, который чудесным образом вышел из Египта и получил этот закон, все равно получил от Бога суровое предупреждение, что никто, вышедший из египетского рабства, не войдет в землю обетованную, за исключением нескольких человек, проявивших послушание, а все поколение, родившееся в Египте, останется в пустыне. И лишь новые дети, которые родятся за это время в пустыне, то есть свободное поколение, войдут в Землю обетованную и смогут завоевать ее. У нас таких условий нет, и пустыни, соразмерной нашей стране, тоже нет. Поэтому нам приходится все делать сразу и все вместе. В этих условиях, конечно, была допущена самая главная ошибка, заключающаяся в том, что произошла денационализация крупных заводов, крупного банкового капитала, и сразу создался такой класс, который сейчас называют «олигархия», то есть небольшое число очень богатых людей, и вся остальная страна с достатком ниже среднего. На самом деле следовало дать поддержку фермерам, небольшим мастерским, мелким торговцам, то есть национализация должна была идти от мелких предприятий к крупным, а все пошло наоборот. Те фермерские хозяйства, которые вроде бы начали формироваться в конце восьмидесятых — девяностых годов, потеряли всякую поддержку государства. Государство просто перестало ими интересоваться. Это, в принципе, касается и всякого среднего и мелкого бизнеса. Он существует за счет личных усилий, энтузиазма своих хозяев. Таким образом, у нас не произошло создание среднего класса, который мог бы стать основой будущего общества. Произошло колоссальное расслоение людей на очень богатых и довольно-таки бедных, и большое число чрезвычайно бедных. Вот государство, которое сложилось к этому времени.
Почему об этом важно сказать? Потому что условия жизни человечества таковы, что его бытие в какой-то степени все-таки определяет сознание. Когда у людей нет работы, мало денег, жить трудно, — людям приходится очень много тратить времени просто на то, чтобы добыть хлеб насущный, и уже мало остается времени, чтобы подумать, посмотреть, для чего это, собственно говоря, нужно и для чего мы живем. Духовная задача жизни пробивается едва-едва. И в этих же условиях происходит необычайно сильная криминализация общества. Потому что общество, вышедшее из советских условий, было, в сущности, лишено морали, уважения к закону. И дело даже не в том, что оно все строилось на страхе, а в том, что общество строилось на некоторой системе ценностей, ориентированных на так называемое светлое будущее. И на это светлое будущее, в которое мало кто верил, были завязаны все нравственные общественные ценности, вся культура. Хотя к этому могли относиться и иронично, не очень-то, повторяю, в это верили, но, тем не менее, существовала своя, по-своему сложная, система общественных и нравственных ценностей. Когда они рухнули, и стало ясно, что светлого будущего не будет, то взамен ничего не было предоставлено. Поэтому общество сразу скатилось к системе очевидных ценностей, самых элементарных, просто необходимых для существования вот сейчас. И основным критерием стали деньги, чтобы выжить. А когда много денег, то на них можно получить соответственно больше радости — иномарки, коттеджи, поездки за рубеж, всякий шикарный отдых и т.п. Но это для меньшинства. Большинству осталось выживание, при том, что деньги и здесь стали единственным положительным критерием в системе нравственных ценностей.
— Произошла смена ценностей?
— Смена ценностей? Да. Но тут нельзя даже сказать — смена. Смена — это тогда, когда меняется что-то одно на что-то другое. Но этого другого, в сущности, нет. Люди оказались предоставлены сами себе, в то время как они к этому не привыкли. Они привыкли к тому, чтобы им говорили об этом сверху: по радио, телевидению, — говорили, для чего они живут. Это подспудно было во всех средствах массовой информации советского периода. Если даже не говорили о коммунистическом будущем, то оно подразумевалось. Это пронизывало все. Мы трудимся, чтобы лучше стало жить. Но теперь, когда стало ясно, что это отменяется, то встал вопрос — чем же, в сущности, жить? Когда при посещении тюрьмы я рассказывал одному начальнику о христианских ценностях жизни, он исторг прямо-таки крик души: «Почему же нам об этом не говорят?!» Он имел в виду, что явно не говорят по радио, по телевидению. То есть люди привыкли к тому, чтобы им вкладывали в головы, а они принимали. К условиям, в которых они предоставлены самим себе: живи, ходи на работу, зарабатывай деньги, а что касается нравственной цели жизни, то думай сам, ищи сам — к такому никто не привык. Отсюда дезориентация в обществе, разгул преступности, обман в бизнесе, переправка денег за границу и так далее. Никаких других идей, задач в обществе нет. Россия в целом не знает, чего она хочет, какой она намерена быть. Когда об этом начинаешь говорить, складывается впечатление, что это никому не нужно. Мне приходилось сталкиваться с тем, что люди, вовлеченные в структуры власти, полагают, что об этом нечего думать, что это чепуха. Хотя я сильно сомневаюсь в правильности такого негативного отношения. Я думаю, мы должны постоянно вырабатывать образ будущей России, такой, какой она должна быть.
— Какое поколение сейчас должно вырабатывать этот образ?
— Все поколения. Все. А в особенности старшее. Стратегические проблемы всегда виднее уже с высоты прожитого. Молодому же поколению надо учиться, устраиваться на работу, у него еще недостаточно жизненного и духовного опыта.
— Наше с вами поколение, родившееся во второй четверти столетия, было ближе к поколению конца XIX и начала XX веков. Поэтому нам было легче, если, конечно, мы этого хотели и была такая возможность, погрузиться в духовное наследие, в высокую культуру того времени, в жизненные судьбы тех людей и прожить их, то есть пропустить через сердце.
— Но это было на уровне культуры. И — скорее негативно, так как строилось на сопротивлении режиму, на отрицании того, что не годится, но одновременно присутствовала некая грусть: все идет не так, как надо. Собственно, на этом замешано все шестидесятничество, вся культура того времени, очень милая, вызывающая ностальгическую грусть. И Окуджава, и Высоцкий, и Галич, и вся литература того времени покоилась на критике того, что нам не подходит, в чем именно не подходит, в чем заключается ложь, и как мы лжи не хотим, и какие мы бедные, и как вообще все печально.
— Но все-таки это не дало нам погибнуть и дало возможность увидеть и отделить правду от неправды и услышать зов к христианству.
— Но услышало меньшинство, потому что большинство не имело представления, что такое духовная жизнь. Народ в этом отношении был чрезвычайно невежественный и остается таковым. Впечатление такое, что все люди воспринимают духовную жизнь как рецепт на крайний случай.
— Или как культурное образование...
— Культурное, в лучшем случае. А в основном так, на всякий случай, если кто-то смертельно заболел, надо сделать то-то, авось поможет. Отсюда колоссальный интерес ко всякого рода магиям, заговорам и прочему. Формируется представление о Церкви, о христианстве в целом и о Православии в частности (может, я ошибаюсь — я рад ошибиться) как о некой системе магических действий, к которой можно обратиться в крайнем случае: если в жизни ничего не получается — ну, можно попробовать и это. Для многих людей в нашем обществе Церковь представляется как некоторая национальная особенность, рецепт на всякий случай, вспомогательное действие, когда ничто другое не помогает, а не как начало, преобразующее мир, начало, организующее человеческую жизнь, начало, дающее подлинную полноту жизни. Вот, что касается общего состояния нашего общества сейчас.
Что же касается ситуации с Чечней, то понятно, что в каждый такой критический момент все общие кризисные явления проявляются наиболее отчетливо. И вот здесь отчетливо проявляется все это. Во-первых, неясность в отношении целей войны — и той войны, которая велась в 1994–1997 годах, и той, которая прокатилась по Дагестану. Относительно войны 1994–1997 годов впечатление такое, как будто поддерживают тлеющий очаг. Относительно войны в Дагестане: чеченские боевики так легко туда входили и выходили, что кажется: попугать их решились, а никаких настоящих действий не было, хотя сообщалось, что ведутся тяжелые бои. Похоже на то, что их так легко отпускали, чтобы сохранить очаг на будущее. Кому-то он выгоден. Второе: сейчас, когда они начали такие действия, как взрывы домов, гибель сотен ни в чем не повинных людей, государство как будто проснулось и решило их строго наказать. И сейчас мы стоим перед опасностью полномасштабной войны на Северном Кавказе. Я думаю, что это было бы величайшей ошибкой, потому что всякая война — это есть безудержное зло, безудержный разгул страстей, жестокости, чего угодно с обеих сторон. С нашей стороны, как это неизбежно всякий раз происходит, станут посылать новобранцев, которые призваны месяц назад, которые будут погибать, не будучи обучены самым элементарным вещам в такой войне. И естественно, будут жестокости с обеих сторон против мирного населения, как правильно действительно поставила вопрос газета «Известия», что никто из этих чинов не говорит и не думает, во всяком случае, не говорит, — а что же будет после этой войны?
Операцию «Вихрь» по всей стране, грандиозный поиск, зачистку всех подвалов и чердаков давно пора было бы провести, потому что огромное количество оружия, взрывных устройств бродит по стране совершенно бесконтрольно. Разворовывают все военные склады, похищают в массовом количестве стрелковое оружие.…Такое безобразие — прямое следствие всеобщего разложения и коррумпированности.
— Меня поразило то, что, когда грянул гром, все было обнаружено — и мешки со взрывчаткой, и беспаспортные лица, и перевозчики наркотиков — меньше чем за неделю.
— Просто до этого никому никогда не было дела. Потому что это страна, где народ, все структуры привыкли действовать, когда подана команда сверху. Каждодневные обязанности правоохранительных органов не выполнялись: у них свои заботы — ловить людей, которые могут откупиться, ловить там, где можно заработать, получить какие-то штрафы, взятки и так далее.
— Отец Александр, как вы думаете, это свойство, приобретенное в советское время, или это свойство российского человека вообще, то есть природное свойство?
— Я думаю, что российский человек здесь не самое главное. Главное то, что это свойство людей, дезориентированных в своей жизни, когда нет ясных целей, нравственных ценностей, когда человек не понимает, для чего ему дана жизнь в стратегическом масштабе. Поэтому и живут тем, что нужно сейчас, в основном ориентированы на то, чтобы как-то прожить, потом видно будет. Нет вектора, по которому можно было бы строить всю жизнь. Этого нет. Нам с вами, конечно, легче. У нас есть конкретная задача — мы восстанавливаем храм. Мы хотим, чтобы у нас была хорошая община, чтобы у нас были евангельские группы, чтобы был хороший иконостас, хорошая территория. Мы для этого живем, понимая, что мы тем самым работаем для Царствия Божия не здесь, на земле, а в будущем Царстве, в той Славе, которая откроется в нас. У нас есть конкретное дело, которое имеет отдаленную перспективу: «Да святится имя Твое». Поэтому
христианам легче, они имеют дальнюю цель — «Да приидет Царствие Твое!» — и имеют конкретный труд в общине по ее созданию, поддержанию, по социальному служению. У нас есть задачи стратегические и тактические, то есть человек знает, что ему делать сегодня, завтра, через неделю и дальше. Это реализация той самой жизни, о которой говорит Господь: «Я даю вам жизнь, и жизнь с избытком». Потому что Господь нам дает бесконечную перспективу вхождения в Царство Божие, обретение жизни в Боге и конкретное ее проявление в каждом дне нашей жизни: помочь тому, этому, убрать храм, посадить цветок, оформить икону. Вот такая каждодневная жизнь на фоне, повторяю, стратегической цели — «Да приидет Царствие Твое!» Думаю, что эту христианскую задачу можно поставить перед всем обществом. Все общество могло бы не мучиться в избрании новой национальной идеи, а избрать Десять заповедей. Страна должна иметь нравственное основание прежде всего для того, чтобы идти в будущее, чтобы Россия была великой страной, которая могла бы своим гражданам обеспечить достойное существование и помочь другим странам, которые находятся в менее выгодных условиях с точки зрения природных и других ресурсов.

1 Слово на общей исповеди, 20 октября 2002 г.
2 Интервью 1991 г. Записал Владимир Тодрес.
3 Интервью, март 1991 г. Церковь Знамения Божией Матери в с. Аксиньино. Беседу вел Илья Бруштейн.
4 Из интервью 1993 г. Беседу вел В. Борисов.
5 Интервью, июль 1997 г. Беседу вела Алла Смирнова.
6 Беседа, август 1997 г. Записала Алла Смирнова.
7 Интервью о событиях у Белого дома. Октябрь 1993 г.
8 Интервью, август 1997 г. Беседу вела Алла Смирнова.
9 Октябрь 1999 г. Беседу вела Алла Смирнова.

Читать следующую главу>>